Вологодская областная детская библиотека. Короткое имя, а память - долга

P.S.

С песней «Звездочка моя ясная», строки стихотворения которой были опубликованы в альманахе «День поэзии» 1965, связана красивая легенда. Некоторые считают, что эта популярная песня посвящена юной 19-летней девушке, стюардессе Надежде Курченко, убитой террористами всего за 3 месяца до ее свадьбы...

И сегодня, накануне Дня солидарности в борьбе с терроризмом 3 сентября, вспомним эту историю.

15 октября 1970 года, взлетев из батумского аэропорта, самолет АН-24 (рейс 244) с 46 пассажирами на борту взял курс на Сухум - Краснодар. Через несколько минут после взлета, на высоте 800 метров, двое пассажиров — отец и сын Бразинскасы вызвали бортпроводницу Надежду Курченко и передали записку для пилотов с требованием изменить маршрут и лететь в Турцию. Она бросилась в кабину и закричала: «Нападение!»

Преступники кинулись за ней и, в попытке прорваться в кабину пилотов, начали стрелять. Позже в обшивке насчитают 18 пробоин. Несколько пуль были выпущены в сторону салона; никто из пассажиров не пострадал. Первому пилоту Георгию Чахракия пуля попала в позвоночник, и у него отнялись ноги. Превозмогая боль, он обернулся и увидел страшную картину: Надя без движения лежала в дверях пилотской кабины и истекала кровью. Штурману Валерию Фадееву прострелили легкое, а бортмеханик Оганес Бабаян был ранен в грудь. Больше всех повезло второму пилоту Сулико Шавидзе — пуля застряла в стальной трубе в спинке его сиденья.

Старший Бразинскас достал гранату и, угрожая взорвать ее, потребовал от пилотов подчиниться и лететь в сторону Турции...

В октябре 1970-го, СССР потребовал от Турции незамедлительно выдать преступников, но данное требование выполнено не было. Турки решили сами судить угонщиков и приговорили 45-летнего Пранаса Бразинскаса к восьми годам тюрьмы, а его 13-летнего сына Альгирдаса — к двум.

В 1974 году в этой стране случилась всеобщая амнистия, и, тюремное заключение Бразинскасу-старшему заменили на... домашний арест на роскошной вилле в Стамбуле, а оттуда американские спецслужбы их вывезли в США.

В 1980 году Пранас заявил в интервью «The Los Angeles Times», что был активистом движения за освобождение Литвы и бежал за границу, поскольку на родине ему грозила смертная казнь. Однако он почему-то забыл рассказать, что сидел на родине не за патриотизм, а получил два срока за воровство и злоупотребление служебным положением.

В Америке Альгирдас официально стал Альбертом-Виктором Уайтом, а Пранас — Фрэнком Уайтом. Они поселились в городке Санта-Моника в Калифорнии, где работали малярами.

В феврале 2002 года 77-летний Пранас поссорился с сыном, за что получил несколько смертельных ударов битой. Альгирдас был осужден на 16 лет тюрьмы.

ОЛЬГА АЛЕКСАНДРОВНА ФОКИНА родилась 2 сентября 1937 года в деревне Артемовской Верхнетоемского района Архангельской области в многодетной крестьянской семье.
«Родители - Александр Иванович и Клавдия Андреевна - из бедных семей потомственных северных крестьян, тоже крестьяне-колхозники. Отец до войны работал бригадиром колхоза «Новый Север», осенью 1941 года ушел на фронт, осенью 1943-го был отпущен домой из казанского госпиталя и через месяц умер «в связи с пребыванием на фронте», как указывалось в справке, по которой нашей семье выделили пособие за отца - шесть рублей пятьдесят копеек в месяц (тогдашних - шестьдесят пять рублей) на пятерых детей в возрасте от четырнадцати лет до одного месяца», - так пишет о себе Ольга Александровна. (Ольга Фокина: Библиографический указатель. - Вологда, 1987. - С. 4).
Поэтесса вспоминала, что об этом времени было написано одно из первых стихотворений:
... Идти по деревне куски собирать
Мы сами решили - страшно умирать.
И мать, наклонясь над грудным малышом,
Сказала спокойно: «И то хорошо!»
«Просыпаюсь я ночью, грудной братик плачет, а у мамы молока нет, чтобы его покормить. Я и решила: утром пойду в соседнюю деревню, где меня меньше знают, и милостыню буду просить, чтобы маму накормить». (Здесь и далее воспоминания приводятся: Чаепитие... у Ольги Фокиной // Русский Север. - 1993. - 1октября. - С. 3, 8.) Люди подавали ей кто что мог: картофелину, сухарь, горбушку хлеба. В семь лет ее отдали в няньки в соседнюю деревню.
В 1945 году Оля начинает учиться в школе. В это время у нее обнаружилась страсть к составлению стихов, которыми заполнялись самодельные альбомчики (разрезанные поперек школьные тетради). С детства для девочки были интересными две профессии - писатель и учитель. Первая нравилась больше, так как писатель с каждой книгой растет, а преподаватель одно и то же каждый год рассказывает. Война, голод, маленькая деревня... Почему же все-таки возникла мечта стать поэтом?
«Нас довольно необычно воспитывала мама. Много пела колыбельных, читала стихи Некрасова, Сурикова. Она была очень грамотна для деревни, закончила четыре класса церковноприходской школы, стихи очень любила. И еще часто рассказывала сказки».
Жили впроголодь, хорошей одежды и обуви не было, поэтому Оля часто болела, мало общалась со сверстниками, оставаясь в одиночестве дома. А когда человек один, он внимательнее к природе, к окружающему миру. Видишь каждый листочек, каждую росинку замечаешь! Может, от этой наблюдательности и появились стихи...
В 1952 году Ольга на «отлично» закончила Корниловскую школу-семилетку и поступила по совету матери в Архангельское медицинское училище. Стипендия тогда была 12 рублей, и на эти деньги нужно было и тетради купить, и поесть, и одеться.
... Как-то в училище делали стенгазету и Оля написала стихи. Учительнице литературы они понравились, тогда девушка принесла ей целую тетрадь. Учительница и посоветовала показать свои опыты в редакции местной газеты. Два стихотворения, с портретом автора и напутствием от редакции, в декабре 1955 года появились в областной молодежной газете «Северный комсомолец».
Во время учебы Ольга ходила на писательские собрания при газете. Здесь она узнала о существовании в Москве Литературного института им. А.М. Горького.
С 1956 года Фокина работает заведующей медпунктом в Верхнетоемском леспромхозе. «В этот период хорошие стихи писались. Бежишь по вызовам, в день по нескольку километров по лесам находишься, присядешь где-нибудь и на клочке бумаги или на обратной стороне горчичника записываешь строчки. Иногда за день до десяти стихов получалось».
Тогда же Ольга Фокина принесла свои стихи в писательскую организацию. Владимир Мусиков, который больше всех занимался с молодыми стихотворцами, заметил в этих несмелых, ученических еще опытах юной поэтессы признаки дарования. Первые стихи Фокиной были напечатаны в альманахе «Север».
В 1957 году она послала стихи в Литературный институт, прошла творческий конкурс, сдала экзамены и стала студенткой (поэтический семинар Николая Николаевича Сидоренко). В 1962 году учеба закончилась.
Недолго поработала в издательстве «Советская Россия» младшим редактором, а с осени 1963 года поселилась в Вологде.
Первая книга стихов «Сыр-бор» вышла также в 1963 году, а через три месяца поэтесса была принята в члены Союза писателей.
В одном из ранних стихов Ольга Фокина утверждала свою привязанность к родине, земле и верность благородному крестьянскому труду:
Не в семье ли хлебороба я
Серп научена держать?..
Именно этот жизненный опыт, выраженный в стихах, привлек к дебюту поэтессы внимание. Их отличают песенность (недаром многие тексты стали песнями), выразительная народная речь, нередко основанная на северных говорах.
Ранние стихи - о детстве, оборванном войною, об отце, погибшем на войне, о горе ребенка, оставшегося без отца, о первых детских радостях.
Кусочек розового мыла в цветной бумажке - редкий подарок во время войны! Мыла, пахнущего детством. И вот что после бани с розовым мылом ощущает маленький человечек:
Тогда, впервые за четыре года,
Мне снова пахло теплым молоком,
Пахучим хлебом и тягучим медом,
И — васильками, и - живым отцом...
Часто встречается мотив вины перед родной деревней, перед матерью за свой уход, за «измену». Особенно перед матерью, которая растила «себе на подмогу, жалея, любя, не браня».
Не оставляют равнодушными фокинские северные пейзажи, в которых сказалось и тонкое ощущение природы, и любовь к той малой родине, где прошло детство, где над спелой желтизной ржи краснеет мамин платок...
Я люблю вас, ночи черные,
Я люблю вас, ночи белые,
И ручьи некипяченые,
И березы поседелые.
В природе она замечает красоту там, где не все ее заметят. Вот, к примеру, ольха, «средь других дерев нелюбимая», еще и тепла нет, и снег не стаял, но приглядитесь - «золотит пыльца черноту ветвей», ольха предвещает скорую весну, вот в чем ее краса!
Вот ива, пригретая солнцем, выбросила почки. Но на ее долю выпадает тяжкая участь: с нее срывают прутики, а потом и саму рубят на оглоблю. Отслужила оглоблей - была воткнута в землю, чтобы подпереть ограду, и вот-
Все вынесла, вновь выросла,
Из колышка -
До небушка!
Живучая!
Могучая
… А все зовут:
Плакучая...
А стихотворение про сломленную березу уже связывается в зрелых стихах поэтессы с ее собственной судьбой:
Я обнимаю
Пенек руками,
Я припадаю
К пеньку губами,
Я пью, как брагу,
Скрывая слезы,
Родную влагу
Родной березы.
Я знаю горе,
Я горю внемлю.
Живи, же, корень,
Я буду стеблем.
Ольга Фокина - автор многих поэтических сборников. За книгу «Маков день» ей была присвоена Государственная премия РСФСР им. А.М. Горького (1976). Когда Ольгу Александровну в редакции спросили, почему у нее нет ни одной детской книжки, она сказала: «Да, книжек нет, но стихи есть...» Так появилась «Я в лесу была сегодня» (1978). Она небольшая по объему - всего 32 страницы - но собраны в ней стихи самые разные. Конечно, большинство их о природе. Поэтесса не только наблюдает за родным краем в разные времена года, но и говорит о бережном отношении к лесу и траве, к зверям и птицам.
Вот по весне она отправляется в лес, чтобы полакомиться березовым соком.
...Но топор мой не был поднят,
Дело кончилось добром.
…………………………………
Не умею быть жестокой,
Резать, ранить, убивать,
И березового соку
Мне, конечно, не пивать.
Или встречается с родником, который забросали ветками и другим мусором:
... Печаль твоя понятна,
Звоночек мой родной!
Бегом бегу обратно
За заступом домой.
И яростно копаю,
И весело пою,
И струйка голубая
Спешит в ладонь мою.
Несу по огороду
На утренней заре
Серебряную воду
В серебряном ведре.
Каждое стихотворение наполнено теплом, добротой, искренней любовью к окружающему миру и к людям.
Литературный труд поэтессы отмечен высокими государственными наградами - медалью «За трудовую доблесть», орденами «Знак почета» и Трудового Красного Знамени, золотым знаком «Общественное признание».
В 2008 году Ольге Фокиной была вручена грамота «За заслуги перед Вологдой», в октябре 2008 года награждена медалью Пушкина.
В 2013 году Ольга Фокина стала лауреатом литературной премии «Ладога», за книгу стихов «Маятник», в которую вошли лучшие произведения поэтессы разных лет.
Премия впервые была учреждена в 1998 году губернатором Ленинградской области. Присуждается ежегодно за произведения яркой гражданской направленности и образности в формах, близких народному и, в частности, северорусскому фольклору.

Книги для детей:
Фокина О.А. Я в лесу была сегодня: Стихи: (Для мл. шк. возраста). - Л.: Дет. лит., 1978. - 32 с.: ил.

Библиография:
Бараков В. «Скромный, но истинный талант…» / Виктор Бараков // Слову предела нет / Виктор Бараков. - Вологда, 2005. - С. 18 - 27.
Бараков В. Слово о Фокиной / Виктор Бараков // Слову предела нет / Виктор Бараков. - Вологда, 2005. - С. 62 - 64.
Бондаренко В. Дети 1937 года. - М., 2001. - 639 с. : ил.
Викулов С. «…Чтоб вышел с людьми разговор» // Викулов С. На русском направлении. - М., 2002. - С. 272 - 293.
О стихах и поэмах Ольги Фокиной.
Дементьев В. Не избранницей… / В. Дементьев // Дар Севера / В. Дементьев. - М., 1973. - С. 223 - 245.
Дементьев В.В. От имени серпа. О. Фокина // Дементьев В.В. Исповедь земли. - М., 1980. - С. 441 - 461.
Михайлов А. Зацветают маки утром // Михайлов А. Северная тетрадь. - Архангельск, 1976. - С.152 - 164.
Оботуров В. В вечном долгу // Оботуров В. В буднях: Вологда литературная за 25 лет. - Архангельск, 1988. - С. 20 - 26.
Оботуров В. Наследство чудо-родины // Оботуров В. Степень родства. - М., 1977. - С. 128 - 147.

* * *
Фокина О. Когда стихи поются… : [интервью с вологодской поэтессой Ольгой Фокиной/ записала Нина Авдюшкина] // Русский Север. Пятница. - 2009. - 11 марта (№ 9). - С. 6.
Награда поэту // Красный Север. Четверг. - 2008. - 16 октября (№ 22). - С. 1.
Ольга Фокина удостоена медали А.С. Пушкина.

За заслуги перед Вологдой // Вологодские новости. - 2008. - 31 декабря (№ 520. - С. 8.
Ольге Фокиной вручен знак «За заслуги перед Вологдой».

Дементьев В. Песельница с крестьянского Севера / В. Дементьев // Наш современник. - 2007. - № 9. - С. 101 - 105.
Об Ольге Фокиной.
Кирюков В. Стратегия творчества / В. Кирюков // Вологодский Лад. - 2007. - № 3. - С. 124 - 129.
О стихах Ольги Фокиной.

Звездочка наша ясная // Красный Север. Четверг. - 2007. - 13 декабря (№ 147). - С. 15.
5 декабря 2007 года Ольге Фокиной была вручена Большая литературная премия России.
Ольга Фокина: человек, который зажег “Звездочку” // Русский Север. - 2002. - 25 - 31 декабря. - С. 1.
О награждении поэтессы престижнейшим в России знаком “Общественное признание”.
Фокина О. «Звездочка» светит, пока ее поют // Русский Север. Пятница. - 1999. - 5 марта. - С. 14.
О стихах, ставших песенными текстами.
Соборы величавые // Красный Север. - 1997. - 28 июня. - С. 2А.
Песня - победитель конкурса «Мой древний город». Муз. К. Линка.
Владимирская А. Чаепитие у Ольги Фокиной // Русский Север. - 1993. - 1 октября. - С. 3.
О награждении О.А. Фокиной орденом «Дружбы народов»: Указ Президиума Верховного Совета СССР // Красный Север. - 1987. - 2 сентября. - С. 1.
Степанов В. Из Аленушкиных мест // Красный Север. - 1987. - 2 сентября. - С. 3.
Фокина О. «Я выбор сделала сама…» // Вологодский комсомолец. - 1987. - 2 сентября. - С. 4.
Интервью с поэтессой.

Если бы в поэтическом наследстве Ольги Фокиной сохранилось только одно стихотворение "Звездочка моя ясная", его было бы достаточно, чтобы войти в русскую поэтическую классику. Однако в наследстве Ольги Александровны – 23 поэтических сборника, в которых литературоведы находят переплетение народных традиций с изысканностью Серебряного века, а многие из стихов Фокиной, положенные на музыку, стали любимыми песнями нескольких поколений.

Начало биографии Ольги Фокиной во многом типично для людей ее поколения. Она родилась 2 сентября 1937 года. Архангельская область и находящаяся в ней деревня Артемьевская (теперь Тимошинское) Верхнетоемского района сохранили традиции северного крестьянства – не только привычку к труду, но и замечательные народные песни. Мать будущей поэтессы, закончившая только четыре класса церковно-приходской школы, знала наизусть много стихотворений русских классических поэтов, которые рассказывала детям по вечерам. Сельские праздники и исполнение старинных песен сама Ольга Александровна называет своей поэтической школой.

Военное детство не бывает легким. Отец Ольги Фокиной ве

рнулся с войны в 1943 году (он был призван в армию, несмотря на туберкулез) и прожил после возвращения совсем недолго. Семья, в которой было шестеро детей, голодала – ели траву и картофельную кожуру, просили милостыню. До сих пор поэтесса не может выбросить даже небольшой кусочек засохшего хлеба. Окончив семь классов, Ольга решила приобрести уважаемую и востребованную профессию медсестры. Однако, окончив с отличием в 1956 году медицинское училище в Архангельске, она поняла, что хотела бы посвятить свою жизнь поэзии, и решила продолжить учебу не в мединституте, куда бы ее приняли без экзаменов, а на филфаке Архангельского педагогического института. Ее стихи уже публи

ковались в газете "Северный комсомолец", и Ольга отправилась в местное отделение Союза писателей. Однако там отказали в рекомендации для поступления, и молодую медсестру направили заведовать медпунктом лесоучастка Ягрыш, а позднее – Нового. Отправляясь на вызов, приходилось преодолевать пешком многие километры бездорожья, а по пути Ольга сочиняла стихи, и иногда записывала их на обороте горчичников. В 1957 году девушка решила испытать судьбу еще раз и отправила свои стихи в Москву, в Литературный институт им. Горького. К радости Фокиной, ей ответил поэт Виктор Боков, который пригласил ее учиться в Москве.

Приемная комиссия была поражена стихами молодой северянки.

Секретарь комиссии даже прислала ей письмо, в котором прямо спросила, знакома ли она с творчеством Марины Цветаевой (о которой в 1957 году знали очень немногие). Простодушная девушка даже не смогла правильно прочитать фамилию и ответила, что об "Увераевой" ничего не знает. Поступив в институт, на поэтическом семинаре Н. Сидоренко Ольга Фокина познакомилась уроженцами Вологодской области, имена которых впоследствии стали знаменитыми – Н. Рубцовым, В. Беловым, С. Викуловым. За своего соученика А. А. Чурбанова, написавшего впоследствии книгу "Море соленое", Ольга вышла замуж. У них родилось двое детей – сын Саша и дочь Инга.

В 1963 году у Ольги Фокиной вышел первый

поэтический сборник "Сыр-бор", и она стала членом Союза писателей. После окончания учебы поэтесса возвратилась на родной Север, однако не в Архангельск, а в Вологду, где проживает до сих пор, являясь почетной гражданкой этого города. Ольга Александровна работала в газете "Вологодский комсомолец", в настоящее время занимается творческой деятельностью. За сборник стихов "Маков день" (1976) поэтесса была удостоена Государственной премии РСФСР. Среди ее наград – медаль "За трудовую доблесть" (1967), ордена "Знак почета" (1981) и "Трудового красного знамени" (1984). Последний сборник стихов поэтессы "Маятник" (2013) награжден Всероссийской литературной премией "Ладога".

ОЛЬГА ФОКИНА

Храни огонь родного очага

и не позарься на костры чужие! -

Таким законом наши предки жили

и завещали нам через века:

храни огонь родного очага!

Лелей лоскут отеческой земли,

как ни болотист, как ни каменист он,

не потянись за черноземом чистым,

что до тебя другие обрели:

лелей лоскут отеческой земли!

И если враг задумает отнять

твоим трудом взлелеянное поле,

не по страничке, что учили в школе,

ты будешь знать, за что тебе стоять...

Ты будешь знать, за что тебе стоять!

Алая любовь Ольги Фокиной

Ольга Александровна Фокина родилась 2 сентября 1937 года в деревне Артемъевская Верхне-Тоемского района Архангельской области. Отец погиб на фронте. В 1962 году окончила Литературный институт имени А. М. Горького. Печатается с 1955 года. С первых же публикаций на ее поэзию обратил внимание классик русской песни Михаил Исаковский. Ее стихи ценили Николай Тряпкин и Николай Рубцов. После Литературного института осела в Вологде. Автор многих поэтических книг, выпущенных в Москве, Архангельске и Вологде: «Реченька», «А за лесом - что?» (обе - 1965), «Аленушка» (1967), «Островок» (1969), «Буду стеблем» (1979), «Колесница» (1983), «За той за Тоймой» (1987) и другие. За книгу стихов «Маков день» (1978) удостоена Государственной премии России. Постоянный автор журнала «Наш современник».

В 2004 году издала в Вологде двухтомник своих стихов «Избранное».

· * * *

Сергей Есенин, прощаясь с традиционной русской деревней, опережал время.

Оказывается, несмотря на огонь Гражданской войны, жуткое раскулачивание, уход поголовно всех мужиков на фронты Великой Отечественной, старая деревня выжила. Может, потому и не сложилась у великого русского художника Павла Корина его картина «Русь уходящая» и остались одни этюды, потому что не было Руси уходящей? Сметенное возрождалось, спаленное воскресало вновь. И мы, дети послевоенной России, помним еще старую традиционную русскую деревню, помним и частушки, и посиделки.

Вот сегодня уже русская традиционная деревня уходит точно. Дай Бог мне ошибиться, как Сергею Есенину, но не вижу я сегодня никаких зацепок к возрождению старорусской деревни. А с ней и возрождения былой национальной России. И Русь не та, и русские не те...

Уверен, Россия будет, и ей предстоит еще великое будущее, но в ином облике, с иным характером, с иными приметами. Вот тогда, вглядываясь в свое крестьянское детство, иные русские будут жадно вчитываться в простые и чистосердечные строчки прекрасной русской поэтессы Ольги Фокиной:

Простые звуки родины моей:

Реки неугомонной бормотанье

Да гулкое лесное кукованье

Под шорох созревающих полей.

Своей принципиальной почвенностью, приверженностью красоте и истинности русской деревни Ольга Фокина отличается от, казалось бы, близких ей Николая Рубцова и Анатолия Передреева. Они в одно время ушли из деревни, но Ольга Фокина всегда оставалась посланницей этой отеческой земли в иных городских просторах и откровенно томилась и задыхалась там, а Николай Рубцов и Анатолий Передреев, подобно Сергею Есенину, вознамерились победить и город. Отсюда и трагический надлом у обоих, что с прямотой высказал Передреев в стихотворении «Окраина» (1966):

Околица, родная, что случилось?

Окраина, куда нас занесло?

И города из нас не получилось,

И навсегда утрачено село...

Эти знаковые для большинства народа передреевские строки явно перекликаются с рубцовскими: «Меня всё терзают грани меж городом и селом...».

Ольгу Фокину такие грани не терзали, она ушла от трагедии надлома в чистоту традиционного мифа. Из всех русских поэтов своего времени Ольга Фокина, пожалуй, одна выбрала иную трагичность - трагичность саморазрушения вместе со своей деревней, ухода в иллюзорный мир вместе с последними колодцами, петухами, прялками и деревенским укладом.

То же и в прозе Василия Белова, сохранившего чистоту деревенского «Лада» и не пожелавшего фиксировать его надлом и крах, что выразил Валентин Распутин в «Прощании с Матёрой» и «Пожаре». Белов осознанно ушел с головой в исторические деревенские «Кануны», не желая провидеть формы будущей деревни. Красота законченного консерватизма. Такими же были Фолкнер в американской прозе и Фрост в поэзии. А разве нет подобной красоты традиционализма в английской поэзии, в испанской, в итальянской? Скудный стиль, целомудрие слуха, поэзия обыденной природной жизни. Разве не громили, как Фроста, и английского поэта Одена, и мексиканского поэта Октавио Паса левые либералы за их реакционную сущность?

Традиционализм не приемлет универсальность, ибо условия жизни и традиции, выработанные в конкретных местах проживания, всегда разные. Поэт юга России, тот же Юрий Кузнецов не мог в любом случае обладать тем же взглядом на мир, что северная Ольга Фокина.

Достаточно консервативный поэт Уистен Хью Оден составил интересный перечень вопросов о любом поэте, которые и должен прояснить литературный критик: пейзаж поэта, климат, этнический состав места, где он живет, природа языка, религия, отношение к правлению государством, к экологии и к архитектуре, к окружающему поэта быту. Вот и я для начала попробую разъяснить все оденовские вопросы на примере поэзии Ольги Фокиной. Кстати, вопросы очень точные и сразу обозначающие направленность любого поэта, его отношение к традициям своего народа.

Пейзаж, характерный для всех стихов Ольги Фокиной:

Простые краски северных широт:

Румяный клевер, лен голубоватый,

Да солнца блеск, немного виноватый,

Да облака, плывущие вразброд...

(«Простые звуки родины моей...», 1963)

Разве не становится ясной для читателя прозрачно-чистая картина северной Руси?

Конечно, можно найти у поэтессы и нечто коктебельское, и питерский пейзаж, но все это мимолетное, отстраненное и потому холодное. Пейзаж ее рая - это пейзаж северной деревни.

Климат. Есть поэты вообще вне климата. Конечно, скажут: а климат души? Но английский традиционалист Оден требовал от критиков указания именно природного климата в стихах поэтов.

Мне слушать старушек - отрада:

Намерзлись они на веку...

Ах, солнышко! Дольше бы надо

Им теплую эту реку!

Чтоб ты невзначай не скатилось

За мокрый сентябрьский лесок,

Дай пару лучей, сделай милость!

Два только - из всех твоих сот.

(«Мне слушать старушек - отрада...», 1972)

Также не случайны требования английского поэта к критикам дать представление об этносе поэта, показать его национальную суть. Поэт может ее зашифровать как угодно, но дело критика - раскрыть его этнический мир. Оден утверждает: «Если человек пишет стихи и прозу, его мечта о Рае - его личное дело, но как только он начинает заниматься литературной критикой, честность требует от него дать читателю четкое представление об идеале, чтобы тот глубже понял суждения критика». Среди той информации, какую Оден всегда хотел иметь, читая других критиков, на третьем месте стоит этнический вопрос, кстати, и отвечая о себе, он с гордостью пишет о преобладании в нем «нордической расы».

Что ж, нордическая, то есть северная, раса близка и Ольге Фокиной. В ее представление о поэтическом рае входят все понятия фольклорной, древней Руси.

Чтобы поднять семью - Расею -

Да и самой бы не упасть.

Чиста ее пред миром совесть:

Родимый дом не разорен,

Жива Архангельская область,

И Верхне-Тоемский район.

(«К 50-летию родного района», 1973)

Родной северный колорит всегда присутствует в мире фокинской поэзии, она никак не может насытиться народными северными красками, искренне томясь на стороне. Это же не для красного словца, а совершенно органично вырвалось у Фокиной глубинное патриархальное заверение (высмеянное либералами, пародированное Александром Ивановым):

Мне рано, ребята, в Европы

Дороги и трассы торить:

Еще я на родине тропы

Успела не все исходить.

Исхожена самая малость!

И мне не известны пока

Ни холодность чувств, ни усталость

В стремленье к родным родникам.

Сильнее не ведаю власти,

Чем власть материнской земли!

Березы мне света не застят,

Не носят тоски журавли...

(«Мне рано, ребята, в Европы...», 1970)

Здесь нет декларативности и ультиматума, нет призыва кому-то куда-то не ездить. Она сама - Ольга Александровна Фокина - еще лишена пока кочевого зова, она еще не утомилась своей оседлостью, не насладилась всей истинной красотой народного лада.

Здесь нет и отказа от мировой культуры, но и культуру всю можно обрести в самом медвежьем углу. Сидит же себе американец Сэлинджер уже лет тридцать в диком захолустье, ведя почти монашескую жизнь, и что-то я не слышал, чтобы шустрые газетчики его обзывали темным дикарем. Очень многие великие традиционалисты из всех стран мира были тяжелы на подъем, с другой стороны, много ли осталось первичности, подлинности в поэзии наших отечественных попрыгунчиков? Опасный это жанр - путевые стихи.

Четвертым признаком поэта Оден считает природу языка. То, что и многие другие, тот же Иосиф Бродский, считают наиважнейшим, главнейшим в творчестве.

На мой взгляд, природа языка Ольги Фокиной - откровенно фольклорная. Она выросла все-таки не на книжном, а на народном русском языке. Я приведу мнение земляка и сверстника Ольги Фокиной, небожителя русской поэзии Николая Рубцова: «Многим стихам Ольги Фокиной, в смысле формы, свойственно слияние двух традиций - фольклорной и классической. Это интересно, так как обновляет, если можно так выразиться, походку стиха... Леса, болота, плесы, снега - все черты и приметы так называемого "мокрого угла" (Архангельская, Вологодская области и прилежащие местности) органично и красочно вошли в лучшие стихи Ольги Фокиной. И все это стало фактом поэзии потому, что все это не придумано и является не мелкой подробностью, а крупным фактом ее биографии, ее личной жизни, судьбы».

Ольга Фокина и к Пушкину шла от народного языка, от народной поэзии, еще не забытой в пору ее военного и послевоенного детства. Она росла на причитаниях-плачах о погибших солдатах, на девичьих частушках и свадебных обрядовых песнях. То, что в Европе мертво уже двести лет и что еще лет двадцать-тридцать назад жило по всей России - народное творчество не из домов культуры и ансамблей «Березка», а из сердца, из памяти, из окружающего мира, - сформировало поэтический язык Ольги Фокиной. А к примеру, отчужденный от своего народа Андрей Вознесенский предпочитал прислушиваться к пению австралийских аборигенов, ибо это было модно в Европе. Для мертвого с точки зрения природности языка Европы австралийские аборигены и их пение были ключом спасения, они давали импульс к живому творчеству, но Россия-то сама до сих пор была полна народных чудес. И живо еще пушкинское:

Там чудеса, там леший бродит,

Русалка на ветвях сидит...

Наш гений умел прислушиваться к своему народу. Сегодня наша книжная филологическая поэзия настолько отдалилась от языка народа, да и от самого народа, что для иных из русских европейцев поэзия Ольги Фокиной сродни напевам того австралийского аборигена, привезенного как диковинку Вознесенским из Парижа в Москву.

В черной бане поутру

Пятку камешком потру -

Быть бы резвой на ногу,

Быть бы первой на лугу.

Под словинку-присказку

На полк е попью кваску -

Дай, квасок с присловьицем,

Мне добра-здоровица!

(«Присказка», 1966)

Она мыслит языком своих героев, не конструирует, не изобретает, оттого столь много в ее стихах прибауток, частушек, поговорок: «Ой, не беда, что вдовая, / Зато - на все готовая». Или: «Вы не хмурьтесь, братовья, / Уж со мною жить дивья».

Частушечный ритм привычен для нее. Этим она берет и слушателя. Не случайно и Николай Рубцов, и Сергей Викулов в один голос говорили об успехе ее выступлений. «Самой яркой картиной того дня, - пишет Сергей Викулов, - запечатлевшегося в памяти, была вот эта: Ольга Фокина читает стихи... А между тем читает Ольга Фокина предельно просто, да, пожалуй, совсем и не читает (в смысле - не декламирует), а разговаривает с залом, как разговаривают деревенские подружки, встретившись у колодца...

He было в России и нет похожего на нее поэта, а это тоже признак подлинного таланта - непохожесть!»

Религия поэта. Религия выражается почти любым поэтом не внешними формами стиха, не церковными мотивами и семантикой храма, а образностью, мелодикой. Любой традиционалист существует в определенном религиозном мире. И православие Ольги Фокиной проглядывает в личной интерпретации природы, в отношении к семье, в любви. И в фольклорной песенной традиции она ищет объединяющее соборное православное начало. Мы видим если не религиозность в чистом виде, то поиски веры ее. Как и всякий крестьянин, как и всякая крестьянка старого деревенского уклада, Ольга Фокина - пуританка в поэзии. И это тоже несомненный признак религиозности - чистота отношений.

Расскажи

Про Кижи!

Ну, хотя б не подробно, а вкратце!

Что за храмы стоят,

Что за главы на храмах горят.

(«Расскажи...», 1967-1983)

Или же такой несомненно православный восторг:

Пой, вселенная! Я воскресаю!

Воскресаю, вселенная, пой!

Хлеб от целой буханки кусаю,

Запиваю - вприглядку - водой.

(«Пой, вселенная!Я воскресаю...», 1957)

А какое целомудренное, идущее от народного лада воспевание любимого:

Был у меня соколонько

Весел да ясноглаз.

Там, где иному - полынья,

Этому - мост и наст.

Там, где иному - горюшко,

Этому - трын-трава...

Был у меня соколушко -

Светлая голова.

Вольному ему, резвому ,

Сети я не сплела,

Крылышек не подрезала,

В клетку не заперла,

Чула ночесь - из гнездышка

Встал на рассвете, да

В кою махнул сторонушку -

Не поприметила...

(«Был у меня соколонько...», 1974)

Впрочем, об истории ее любви позже - целым стихотворным сюжетом...

Таким бы стихам учить наших школьников, глядишь, и отношение к родному языку было бы иное. Наши западники, увы, не западные принципы внимательного отношения к традициям, к крестьянству, к национальной культуре перенимают, а, лишенные своих корней, хотят при этом сами стать подобием жителей Запада. И потому откровенно чужды своему народу, не любят его, презирают народный быт. Потому их культура пустотна, держится лишь на пародировании оригинала, насквозь вторична. Но и для Запада они тоже пусты, Западу интересна наша почва.

Ни на один вопрос своего кумира Уистена Одена наши западники не смогли бы ответить.

Пора, наконец, русским писателям напрямую говорить и общаться с национальными гениями всех стран. Ведь те и в русских поэтах, допускаемых к ним, как правило, ищут национальное достоинство, традиционализм и уважение к своему народу.

Тот же Оден даже Бродского воспринимал так же: «Вообще же я более склонен рассматривать его как традиционалиста. Начать с того, что при любой возможности он выказывает глубокое уважение и приверженность к прошлому своей страны». Ему бы со стихами Ольги Фокиной познакомиться или Николая Рубцова, но, увы, кто будет переводить и представлять уникальных русских поэтов западному читателю? Вот из-за этого и падает интерес к русской поэзии во всем мире. То, что переводят, насквозь вторично по отношению к западной культуре, а наши жемчужины остаются ей недоступны.

Я пропущу несколько оденовских вопросов и остановлюсь на последнем - об отношении поэта к окружающему его быту, добавив и отношение поэта к природе.

Это - самый сокровенный ольгифокинский вопрос. Быт ее поэзии - птицы и звери, ручьи и колодцы, народная кухня и привычная крестьянская работа.

Природа в ее стихах - это не отдых пейзан, не взгляд из окна поезда, не тихое дачное пастернаковское наслаждение. Помню, как кипел Анатолий Передреев, глядя на известное фото Бориса Пастернака в сапогах на переделкинской даче. «А сапоги-то ему зачем? Свою жертвенность и убогость демонстрировать?» На самом деле та фотография после гонений на него из-за «Доктора Живаго» была политически сработана - под зэка. И, может быть, сам поэт был ни при чем. Но не сталкивая столь разные галактики поэтов, хочу подчеркнуть, что те же кирзовые сапоги в поэзии Ольги Фокиной - естественная часть окружающего ее быта. Другой-то обуви после войны, кроме еще валенок, деревня не знала вовсе.

Этот последний оденовский вопрос я даже разверну в некий критический сюжет. Ибо с него я и начинал статью. О приверженности Ольги Фокиной к деревенскому ладу. О чистоте ее жанра.

Начинается сюжет с первого юношеского восторга перед окружающим ее миром.

Такой же восторг мы найдем и у Рубцова, и у Шклярев- ского, и у Чухонцева, и у Примерова.

Хорошо, положив подбородок в ладони,

К солнцу майскому пятки босые поднять,

И смотреть, как пасутся у озера кони,

И себе выбирать молодого коня.

Хорошо, ничего не желая на свете,

Без пути и без цели скакать по лугам,

И спугнуть задремавший в черемухах ветер,

И задорную песню послать облакам...

(«Хорошо, положив подбородок в ладони...», 1958)

Это - начало поэзии Ольги Фокиной, пятидесятые годы, жизнь в природном ладу. Такие откровения мы будем находить и позже, спустя десятилетия. «Где одни мои да волчьи отпечатаны следы...»

Дальше с неизбежностью идет город, общение с городом, постижение города. Ольга Фокина приезжает в Москву, поступает в знаменитый Литературный институт. Этим путем шли все ее сверстники-поэты. Мать упрекала ее, как упрекали, наверное, всех поэтов мира родители, желая видеть в них будущих физиков, химиков, офицеров, кого угодно, но только не поэтов. Правда, материнские крестьянские упреки, увы, иные.

Это уже проблема двух народов в одном народе - крестьян и дворян, это то, из-за чего произошла революция. При всей ее жестокости, при инонациональности революционной верхушки сама революция была народная. Потому ее мистически приняли Николай Клюев и Александр Блок, Сергей Есенин и Андрей Платонов. Один народ столетиями торговал другим народом. Простят ли негры когда-нибудь белым в США? Простят, когда придут к власти миллионы поклонников Луиса Фаррахана, лидера черных радикалов18, и с улыбкой вырежут сопротивляющихся белых. Так было и у нас.

Остаточное сознание того, иного народа, чувствуется еще в словах матери Ольги Фокиной:

«Ты в низине родилась, в низине росла

И в низине б тебе поискать ремесла, -

На кругом берегу все дороги круты, -

Беспокоюсь, боюсь: заплутаешься ты!..»

(«Уезжая учиться», 1959)

Психология из «Хижины дяди Тома» - книги, ныне проклятой бунтующими неграми.

Но, за весла садясь, я махнула без слов,

И навстречу лучам заплескалось весло...

(Там же)

А это уже психология иного поколения, ибо поколение детей 1937 года было еще и первым в истории России общесословным, то есть общенациональным поколением. Ни дворян, ни крестьян, ни попов, ни купцов - единая нация и в жертвенности, и в удаче, и в мужестве, и в предательствах, и в культуре, и в бескультурье. Пожалуй, ныне в России нарождаются, увы, вновь сословные, разделенные поколения. Увы, господа либералы, Америки у нас не получается. Из тоталитарного, но равенства мы попадаем в колониальный феодализм.

Но вернемся к нашему первому общенациональному поколению, равному и в безотцовщине своей: у кого на фронте отцы погибли, как у Ольги Фокиной, у Александра Проханова, у кого в лагерях, как у Александра Вампилова, у Валентина Устинова.

Тема отцов пришла в поэзию Фокиной уже в городе. Тогда же пришло понимание всей трудности материнской вдовьей жизни.

Я помню соседей по тем временам,

Которым короткое имя - война.

Короткое имя, а память - долга.

Безмолвна деревня - по трубы в снегах...

Идти по деревне куски собирать

Мы сами решили: страшно умирать.

И мать, наклонясь над грудным малышом,

Сказала спокойно: «Ну что ж, хорошо!»

Что стоило это спокойствие ей,

Я знаю, пожалуй, получше людей.

Была моя мама добра, но горда:

За спичкой в соседи - и то никогда!

И самую лучшую песню мою

Я людям, соседям моим, отдаю.

Но помню и этот, один изо всех,

Не сдержанный, к корке добавленный, смех.

Безжалостный, сытый, ехидный смешок,

Он ранил навылет, сквозь душу прошел.

И тем, что живу я, и тем, что дышу,

Я этому смеху, наверное, м щ у...

(«Я помню соседей по тем временам...», 1970)

Вдруг пошли горькие, трагичные стихи. Ольга Фокина поняла, каким чудом сама жива, каким чудом страна жива. Сразу - и радость, и трагедия поколения безотцовщины.

Спи, мой отец. Темна твоя могила,

Но вся в цвету черемуха над ней.

(«Черемуха», 1960)

Эти, прямо сродни Юрию Кузнецову, видения отца будоражат память поэтессы. Она еще помнит его уход на фронт:

Когда в постельке с тополиным пухом

Проснулась я, крича: «Меня забыл!»

Но лишь ушанка свесившимся ухом

Махнула мне с отцовской головы.

(Там же)

И все ее походы в лес, все встречи с куропатками и тетеревами вызывают новые мистические видения:

Мой отец... он давно не с нами,

Но когда поют петухи,

Под босыми его ногами

Тихо-тихо вздыхают мхи.

Не в охотничьей лихорадке

Он приходит к вам зоревать:

Он встает из своей могилы

Не затем, чтобы убивать.

(«Мой отец... он давно не с нами...», 1959)

Так от своей собственной судьбы Ольга Фокина приходит к судьбе всего поколения, к судьбе таких, как она, горемык 1937 года рождения. Ее герой - это такой же, как Николай Рубцов, или Валентин Устинов, или Игорь Шкляревский - барачные, детдомовские дети, последнее поколение, знающее горькую правду той Великой войны.

Рос мальчишка далеко не неженкой,

Матери, отца почти не помнил.

Помнил он пожары, толпы беженцев,

Мертвецов, которых не хоронят.

(«Подснежники», 1965)

Как мечтали эти сироты о сильных папиных руках, нежных материнских губах, как им не хватало нежности в детстве! Поколение, которому недодано любви.

Все понимание прожитой эпохи пришло к Ольге Фокиной в городе, в Москве, в студенческие годы. И еще - острое чувство одиночества. Она не стала бороться за вживание в этот город, не стала примерять на себя городской быт. И этим сохранилась. Даже сильные деревенские парни ломались один за другим, а она жила - своим традиционным бытом. Ходила в магазины грампластинок, где среди джазовых мелодий выискивала записи русских народных песен. И плевать ей было, что на нее смотрели, как на деревенскую. Она такой и была.

И отвечу я мальчишке:

«Я, конечно, из деревни.

И не скрою, раз спросили

Из деревни из какой:

Песни есть о ней и книжки,

Есть о ней стихотворенья.

И зовут ее - Россия!

А откуда вы - такой?»

(«В магазине», 1965)

Я отчетливо помню те времена пренебрежения деревней, что прекрасно описал Василий Шукшин. И понимаю силу фокинского вызова. Все эти приезды и переезды в города скоро перестали ее волновать. Она ценила свой уникальный мир северной деревни.

Ты меня приглашаешь в Москву,

Мол, довольно гостить у природы:

Вон уж ветер сгребает листву,

Вон и тучи грозят непогодой.

(«Влажный ветер с твоей стороны...», 1962)

Но что могут знать москвичи о чарующем мире древнего лада? О подлинной свободе крестьянского духа?

Им ли знать, что лишь здесь, наяву,

Вдохновенье мое и свобода?

Не грусти.

Я приеду в Москву

На последних двинских пароходах.

(Там же)

Конечно, прошла и Ольга Фокина искушение Москвой. Даже стих пошел какой-то другой, эстрадно-кричащий, транспортный:

Опять посыпались - птенцами из гнезда -

На пароходы, самолеты, поезда

И полетели, понеслись за горизонт...

Ах, осень, осень, расставания сезон!

Нас ожидает общежитий суета,

Нас ожидают необжитые места.

Одних - заводы, стройки,

Других - пятерки, тройки,

Тех - воинские части,

Всех - во какое! - счастье

Наверняка!

Пока. Пока.

(«Опять посыпались - птенцами из гнезда...», 1968)

Как это похоже на рубцовские рубленые стихи: «Я весь в мазуте, весь в тавоте...» или: «Я забыл, как лошадь запрягают...». Можно было и Ольге подключиться к подобной ритмике, обретая иную известность. Быстро опомнилась.

Я не просто грущу, я - в печали великой!

Вся душа извелась от невидимых слез:

Без меня, без меня! - отцвела земляника.

Без меня, без меня! - отзвенел сенокос.

(«Я не просто гру щ у, я -в печали великой...», 1963-1988)

Мир еще живой народной поэзии манил Ольгу Фокину своими созвучиями, отвращал от городской культуры. Может, Ольга Фокина принесла себя в жертву уходящей России? А может, сохранила красоту, которой еще долго будут подпитываться люди?

Я из дому ушла, чтобы «стать человеком»,

Почему ж так домой «в человеки» влечет?

(Там же)

Сделан выбор, и уже навсегда - в пользу той, первичной, народной культуры. Она знала о существовании другого, шумного мира, но те, другие, не способны были понять ее мир гораздо более, чем она - их кумиров. «Дуньку-то можно было послать в Европу» да еще и поразить Европу, как бывало не раз, - от Плевицкой и Шаляпина до простого русского парня Гагарина. А вот верхушечно-западной нашей интеллигенции уже навсегда недоступен был мир русской народной культуры. Скорее ее могли бы оценить английские эстеты.

При Ольге Фокиной всегда и ее стойкость, и самоуважение, и гордость за знание того сокровенного, чего лишены многие. Ключ народной поэзии откроет ей и Пушкина, и Лермонтова, и Некрасова, и Блока.

Одуванчики облетают,

Колокольчики зацветают,

Скоро на колос рожь пойдет...

Молодаюшка-молодая,

Что-то нежное напевая,

Горсть за горстью травинки жнет

Да в плетеный пестерь кладет.

(«Одуванчики облетают...», 1963-1988)

Может быть, еще лет семьдесят назад быть бы Ольге Фокиной дивной народной сказительницей, ворожеей или плакальщицей. Что не пустое это дело - говорит весь крестьянский вековой опыт. Кому рыбу ловить, а кому и славным бахарем быть. И даже в лагерных зонах славным завиральщикам-рассказчикам почетные места выделяли и по-своему берегли. В любой среде, любому народу - нужно и золотое слово. А сколько из народной поэзии некогда сочиненных такими же Фокиными и Беловыми настоящих жемчужин вышло? И сколько в нашем XX веке первостатейных талантов от Николая Клюева до Михаила Шолохова из народных низов поднялось?

Так ли просто приблизить разговорный северный язык к языку поэзии?

О, как я жизнь люблю! Мне утро рассказало

Что радость так близка, и счастья так немало,

И столько для пера нетронутых страниц.

(«О, как я жизнь люблю...», 1959)

Но на пасторали в русской деревне конца XX века долго не удержишься. Пастораль сладка слуху, как малина рту, но в малиннике можно встретить и зверя. И так с неизбежностью рушится трудовой, тяжелый, но радостный мир деревни. Сначала уходят вдовы, свидетели войны и лишений, взвалившие все труды земные на себя.

Пожилая вдова, вдова

Рубит. Рубит в лесу дрова.

Мужа нету еще с войны,

Поразъехались все сыны...

Но у вдовы вдруг перед глазами лес качнулся и сердце оборвалось...

...Затуманилась голова,

Закачалась, как ель, вдова.

Тихо ткнулась руками в снег...

Вот и кончился человек.

(«Пожилая вдова, вдова...», 1965)

Потом уходят уже деревни, тонут Матёры, исчезает весь крестьянский былой мир. Исчезает и пасторальный тон в стихах Ольги Фокиной. А вместе с этим миром как бы и затухает ее поэзия. Принимать что-то новое нет ни желания, ни сил.

Три огонька в стылой темени светятся.

Три - из былых тридцати...

«Скоро и эта деревня изнетится»...

Кто там изрек? Погоди!

Вскользь равнодушное слово уронено,

В самое сердце разя.

Ладно. Ничто. Извиним постороннего,

Непосторонних - нельзя!

(«Три огонька», 1976)

И уже долготерпеливая поэтесса русской традиции готова повторить слова своего рано погибшего друга и сверстника Николая Рубцова: «Не купить мне избу над оврагом / И цветы не выращивать мне...» Всегда есть утешение в русской культуре, которая готова отдать народу то самое сокровенное, что сама столетиями брала у него. Русская культура стала последним прибежищем народного русского духа, угасающего в деревнях и предместьях. Давно уже в духовные наставники себе Ольга Фокина выбрала не Пушкина и Лермонтова - высоко больно, не дотянуться, не стать вровень, на них она лишь молилась, - а Александра Блока, Анну Ахматову и Николая Некрасова. Они казались своими в народном ладу.

Ничего из себя мы не строим,

В нашем теле обычная кровь.

Мы пришли из некрасовских «Троек»,

Из некошеных блоковских рвов.

Мы из тех, кто и предан, и продан,

И схоронен был тысячи раз!

Но и все-таки мати-природа

Отстояла и выбрала нас...

Нам во все терпеливые годы,

Хоть какой из веков оживи,

Снилась Синяя Птица Свободы,

Золотая Жар-Птица Любви.

(«Ничего из себя мы не строим...», 1975)

Много ли потеряла поэтесса Ольга Фокина, оставаясь посланницей народного слова в мир русской поэзии конца XX века? Сузился ли ее поэтический мир, погруженный в еще живое фольклорное богатство?

Как-то в беседе со мной Татьяна Глушкова заметила: «"Малая родина" характерна для крестьянского элемента, ограничивающего свой взор, дух родной околицей, а подчас и эдаким горделивым хуторянством... Те, кого прежде назвали бы "крестьянскими поэтами", неслучайно получили почти такое же имя - "деревенские", "деревенщики"...Чутко "подновленное" имя не указывает ли заведомо на замкнутость и тематики, и географии? Безбрежное "крестьянское море", плескавшееся по всей России и бившее в границы ее, раздробилось как будто на "отдельные", разрозненные деревни, обмелело, вмещаясь в стенах сиротливой избы...»

Может быть, Татьяна Глушкова и была бы права, говоря о сужении имперской горизонтали певцов деревенского лада. Но не учитывается при этом глубинная историческая вертикаль. И то, что эта «сиротливая изба» - может быть, последняя в мире. Отсюда и ее всемирность. Плач по уходящему, память об уникальности исчезающего обретают всечеловеческую значимость. А не было бы интуитивного чувства близкой потери, так и Ольга Фокина, может быть, не взяла бы на себя роль хранительницы родного очага. Роль, на которую и многие мужики не решились.

Много говоря о народной сокровенности, дарованной Ольге Фокиной, о красоте и душевности ее песенного слова, мы как бы замыкали ее поэтический мир в некий монашеский обряд. Но, ответив так подробно на последний вопрос Одена, адресованный к поэтам, мы добавим еще один, почему-то упущенный английским классиком XX века.

О любви в поэзии. Ольга Фокина поразила нас своим златоустьем, спела свои сокровенные песни, но неуходящая боль какой-то одной огромной любви то тайком, то скороговоркой, а то и во весь голос прошла через всю ее поэзию, то исчезая на какой-то длительный период, то заявляя о себе вновь. Я бы даже составил один небольшой сокровенный сборник ее стихов о любви. Об одной любви... Это тоже сюжет для литературного критика: пишешь о хранительнице традиций, о поэте народного природного лада, а рядом мысль - не забудь соединить сквозь время ее «Алую любовь».

Еще в 1956 году появились совсем необычные для нее и проникновенно личные строчки:

Лес да лес... А за лесом что?

Море ли? Горы ли?

Грусть да грусть... А за грустью что?

Радость ли? Горе ли?

Верно, радость - ведь ты придешь,

Пусть мы с тобой и спорили.

Дум беспокойных уймешь галдеж-

Скоро ли? Скоро ли?

Снова стихи о тебе пишу -

В меру ль они? В пору ли?

Жить бы как люди... А я ищу.

Славы ль ищу? Позора ли?

(«Лес да ле с ... А за лесом что?..», 1956)

Неоднозначность заявляется сразу. Друг ли? Вор ли? Счастье ли? Горе ли?

Ольге еще нет двадцати лет, но выбор уже сделан в главном, в творчестве. А в жизни? «Самый лучший, самый милый. / Обладатель хитрых пут». Но где он?

Не встречать ли он идет?

(«В дороге», 1957)

Жизнь идет, ожидание затягивается. Любовная лирика уже в завершении самой любви обрела конкретное имя. Алеша, Алешенька, так хорошо чередующееся с Аленушкой, Оленушкой.

«Ау!» - у рта ладошеньки,

Из-за, из-под сосенушки...

«Ау, ау, Алешенька!» -

«Иду, иду, Аленушка!»

Стоскнулось и покликала...

«Сгоню!» - и губы встретились,

«Сглотну!» - «А не подавишься?» -

Ее - ему - ответили...

Топор, не глядя - за пояс,

Мелькнул между березами,

За ветками, за лапами

Пропал, как капля, в озере.

(«Ау!» - у рта ладошеньки...», 1969)

Вот так и «канул и минул» для молодой поэтессы любимый и аленький к лету 1969 года.

И минуло... да кануло ль?

Утишь себя, прислушайся!

Услышишь необманное,

В глуши души живущее.

Давно не молодешеньки,

Давно - по двум сторонушкам.

«Але-А л е-Алешенька»,

«Ау, ау, Аленушка...»

(Там же)

Так и звучала с конца пятидесятых из года в год «ал-ал- алая, алено-алешенькая любовь».

«Скрипы, скрипы!» - в гости к Аленьке.

Где-то там, в средине волока,

Ходит-мерзнет возле елок он,

Терпеливо дожидается,

Ожиданием согревается.

(«Свидание», 1967)

Заманивает, втягивает в себя песенно-сказовая мелодия Ольги Фокиной, но, увы, не ходит и не мерзнет и нет его опять - Аленьки. Вот уж верно, «зря я маму не послушала»...

И еще в ранние годы, в стихах на другие, казалось бы, речные мотивы встречаем мы долгожданного, необретенного Аленьку (так она зовет милого - Аленька, от Алешеньки).

Здравствуй, речка Паленьга,

Золотое донышко!

Под мосточком-бревнышком

Не таись.

От тебя мы с Аленькой

В разные сторонушки,

В разные сторонушки

Разошлись.

(«Здравствуй, речка Паленьга...», 1963)

Очаровывает и завораживает слово, вязь прямо расписная по буквам, понимаешь, почему великий русский песенник Михаил Исаковский так нежно отнесся к стихам Ольги Фокиной, увидел «какое-то своеобразное родство» с ее поэзией. А по-человечески, по-читательски жалеешь лирическую ли героиню или саму поэтессу.

Думала доверчиво:

Время - переменчиво...

Что меж нами реченек

Протекло!

Только с того вечера -

Каюсь, делать нечего,

Мне ни с кем из встреченных

Не тепло.

(Там же)

Замечательная, земная женская любовь. Не смываемая ни речкой Паленьгой, ни временем, ни стихами. Так и идут годы. Много стихов о любви неназванных, и все то река разделяет, то берега, и вдруг опять знакомое:

Я хожу сюда неспроста -

Здесь Аленушкины места:

И Аленушкин бережок,

И Аленушкин камешок...

Но колдун на бессрочный срок в волчью шкуру любимого облек. И ищет уже Аленушка волчьи следы, и уходит сама с горя на дно...

В шею врезался ленты жгут,

И давно по мне свечи жгут

Во родительском во дому...

Что же нет тебя? Почему?

(«Я хожу сюда неспроста...», 1965)

Можно все свести к известным фольклорным мотивам, но не перепевы сказок, не иллюстрация картины вспоминается, а след затаенной поэтической любви, беды, горести. И никак ее не отпеть, не выговорить. И уже от той алой любви остается лишь счастье ускакавшее.

Счастье мое ускакавшее, здравствуй!

Дай - обмою твои копыта!

Голову дай - обниму, гривастую,

Поцелую глаза незабытые.

Мне, грустящей, не останавливаться,

Чтоб не пить из копытца водицу,

Не вспоминать ни ржанья, ни топота,

Чтобы со мной не посмел делиться

Братец Аленушки горьким опытом...

(«Счастье мое ускакавшее, здравствуй!..», 1965)

А след любимого опять оборачивается следом быстроногого, неуловимого серого волка. Как много волчьих следов в поэзии Ольги Фокиной. Чистая и грустная любовная лирика. Тема серого волка. Тема островка. Тема Аленушки. А потом уже, спустя годы, стихи к детям. Вся любовь переносится на них. Потому и поэма для детей названа «Аленушка», как память об алой любви. Десять лет любовной лирики, посвященной одному герою. Вот такой вкрался романтический сюжет в статью о творчестве народной поэтессы Ольги Фокиной.

Из поколения детей 1937 года творчество Ольги Фокиной я бы назвал самым светлым. Она не давала себе скулить - ни в годы войны, когда собирала милостыню по дворам, ни в деревенском быту, ни в одиночестве, ни в литературной борьбе. Она не боялась никогда тяжелой поклажи. Провожая в последний путь Василия Шукшина, она и в посмертных стихах, посвященных ему, писала о том, во что верила сама, - об ответственности за всех, о деяниях, за которые воздается, о поклаже непосильной русского мужика.

Ольга Славникова. 2017 «Вагриус», Москва Безымянный четырехмиллионник расположен посреди Рифейских гор, на железнодорожной ветке между Челябинском и Пермью, так что не надо быть опытным шифровальщиком, чтобы догадаться, что речь идет о Екатеринбурге – даже если и в

Из книги Критическая Масса, 2006, № 1 автора Журнал «Критическая Масса»

Из книги Критическая Масса, 2006, № 3 автора Журнал «Критическая Масса»

Из книги Критическая Масса, 2006, № 4 автора Журнал «Критическая Масса»

Из книги Мир глазами фантастов. Рекомендательный библиографический справочник автора Горбунов Арнольд Матвеевич

Из книги Южный Урал, № 31 автора Куликов Леонид Иванович

ЛАРИОНОВА Ольга Николаевна (Род. в 1935 г.) В произведениях О. Ларионовой основное внимание обращено на раскрытие внутреннего мира человека. В ее романах и повестях прослеживаются традиции лирической прозы. «Ларионову привлекает тема больших и глубоких чувств, любви и

Из книги Путь к Граалю [Сборник статей] автора Ливрага Хорхе Анхель

Из книги К изучению «Дум» К.Ф.Рылеева автора Вацуро Вадим Эразмович

Из книги Статьи разных лет автора Вацуро Вадим Эразмович

Из книги Русская литература и медицина: Тело, предписания, социальная практика [Сборник статей] автора Борисова Ирина

Из книги Избранное: Проза. Драматургия. Литературная критика и журналистика [сборник] автора Гриценко Александр Николаевич

Ольга Матич Поздний Толстой и Блок - попутчики по вырождению «Физическое, интеллектуальное и нравственное вырождение человеческого рода» Б. А. Мореля и «Цветы зла» Ш. Бодлера появились в 1857 году. Они были опубликованы в эпоху, провозглашавшую прогресс и теорию эволюции

Из книги Уфимская литературная критика. Выпуск 5 автора Байков Эдуард Артурович

Ольга и «Дебют» Честно сказать, я сильно разочаровался, когда Ольга Елагина не получила литературную премию «Дебют». И не только я, ведь почти все финалисты были уверены, что лауреатом станет Ольга. Как много мы сказали ей приятных слов! А некоторые, например Дмитрий

Из книги Герои Пушкина автора Архангельский Александр Николаевич

Ольга Валенчиц «Его читатель – время» Незадолго до смерти Анатолий Яковлев написал строки, от которых сжалось сердце. Не только у тех, кто знал его лично, делил с ним тяготы болезни и не верил в близкую смерть. Но и у всех тех, кто, встречая рассветы на разных континентах,

Из книги Гоголь автора Соколов Борис Вадимович

ОЛЬГА ЛАРИНА ОЛЬГА ЛАРИНА - сестра Татьяны, обычная деревенская барышня, помимо собственной воли «назначенная» Владимиром Ленским на роль Музы; роль эта ей не под силу; она в том неповинна. (Недаром проницательный Онегин замечает в разговоре с Ленским, что, будь он поэтом,

Из книги Движение литературы. Том I автора Роднянская Ирина Бенционовна

Из книги автора

Жизнь врасплох (Ольга Шамборант) Что же внутри последней матрешечки? Что значит – сплошная? Ольга Шамборант. Признаки жизни Тексты («записки», «опыты») Ольги Шамборант, ранее представленные «Новым миром», в более чем удвоенном объеме вышли отдельной книжечкой (СПб.,

Ольга Александровна Фокина – советская и русская поэтесса, лауреат Государственной премии РСФСР имени М. Горького и Большой литературной премии России, почетный гражданин Вологды.

Поклонники ее таланта уверены, что если бы Ольга Фокина написала только одно стихотворение «Звездочка моя ясная», то навсегда вошла бы в поэтическую классику России. Но наследие Фокиной богатое: 23 поэтических сборника, сплав народных традиций с изысканностью Серебряного века.

Стихи Ольги Александровны вошли в нашу жизнь любимыми песнями.

Детство и юность

Родилась поэтесса в омываемой тремя холодными морями Архангельской области в 1937 году. Выросла в деревне Артемьевской в многодетной семье, где несколько поколений зарабатывали на жизнь крестьянским трудом, возделывая землю.

Детство Ольги Фокиной было трудным. Вскоре после ее рождения грянула Великая Отечественная война. Отец, болевший туберкулезом, отправился на фронт, оставив шестерых детей на попечение жены. Вернулся глава семейства в 1943-м и в том же году скончался.

Ольга Александровна, вспоминая голодное детство, на всю жизнь сохранила бережное отношение к хлебу и привычку не выбрасывать даже засохшую корочку. Чтобы выжить, маленькие Фокины ели картофельные очистки и просили по дворам милостыню.

Однако воспоминания о детстве – это не только голод, смерть отца и борьба за выживание. Ольга Фокина, мысленно листая страницы биографии, вспоминает добрую маму, которая разбудила в ней творческое начало. Окончившая 4 класса церковно-приходской школы, женщина наизусть знала десятки стихотворений русских поэтов, которые душевно декламировала детям долгими зимними вечерами.

Любовь к поэзии родилась у Фокиной и благодаря жизни в суровом северном крае, обитатели которого любили старинные народные песни, исполняя их на праздничных застольях и на завалинке после трудного дня. Окончив начальную школу, девушка отправилась учиться в медицинское училище. Учеба давалась Ольге легко, но душа лежала к иному: каждую свободную минуту Фокина сочиняла стихи.

Ольга Фокина – студентка медучилища (в нижнем ряду в центре)

С отличием окончив училище и получив право без экзаменов поступить в медицинский вуз, Ольга Фокина направилась в педагогический институт. Но на филологическом факультете требовалась рекомендация, которой у юной поэтессы не было. Местное отделение писательского союза ответило девушке отказом, хотя ее стихи охотно печатала архангельская газета «Северный комсомолец».

Молодой медсестре доверили руководить медпунктом на отдаленном от цивилизации лесоучастке Ягрыш. Преодолевая километры бездорожья, чтобы добраться до требовавших медицинской помощи больных, Ольга сочиняла стихи.

Литература

В 1957 году Фокина во второй раз постучалась в желанную дверь: отправила сочинения в столичный литературный институт. Вскоре из Москвы пришел ответ: поэт Виктор Боков, восхищенный творчеством молодой коллеги, пригласил сибирячку в вуз. Приемная комиссия, ознакомившись с произведениями архангельского самородка, пришла в восхищение. Ее сочинения сравнили со стихами , о которой 20-летняя сибирячка из глубинки в те годы не знала.

Стихи Ольги Фокиной

Вскоре студентка Ольга Фокина, посещавшая поэтические семинары, познакомилась с такими же самородками, как сама – выходцами из Вологодчины и Сергеем Викуловым. Во многом благодаря им Фокина после окончания вуза отправилась в Вологду, а не вернулась на родину. В Вологде познакомилась с земляком .

Трудилась в редакции «Вологодского комсомольца». В 1963-м выпустила первый сборник стихотворений «Сыр-бор». Через 4 года литератора наградили медалью «За трудовую доблесть». В 1976 году Ольге Фокиной за книгу «Маков день» вручили Государственную премию РСФСР, а в 1980-х в коллекцию наград добавились ордена «Знак почета» и «Трудового красного знамени».

Стихотворение Ольги Фокиной «Подснежники»

Поклонники таланта поэтессы отмечают ее стихи о войне. Детство, опаленное ужасами и лишениями Великой Отечественной, вылилось в проникновенные рифмы. В них переплелись горечь и доброта. Яркий пример – стихотворение «Подснежники».

Отдельная глава творчества Фокиной – стихи для детей, рассказывающие маленьким читателям о родине, о природе. «Родник», «Весна», «Встреча» – рифмованные строчки льются легко и находят дорогу к юным сердцам. Последний сборник, которым Ольга Фокина порадовала любителей поэзии, вышел в 2013 году и назван «Маятник». За него поэтесса награждена Всероссийской литературной премией им. А. Прокофьева «Ладога».

Стихотворение Ольги Фокиной «Звездочка моя ясная»

Десятки стихотворений Ольги Александровны стали текстами для популярных песен, которые знают и любят миллионы меломанов. На музыкальном фестивале «Песня-77» исполнила композицию на стихи Фокиной «Черемуха». А песня «Звездочка моя ясная», которая начинается строчкой «Песни у людей разные, а моя одна на века» – хит вокально-инструментального ансамбля «Цветы».

Композиции на стихи поэтессы вошли в репертуары , .

Личная жизнь

С будущим мужем Ольга Фокина встретилась в столице, в литинституте. Александр Чурбанов – коллега, литератор. Вскоре оба получили членство Союза писателей.

Пара прожила под одной крышей 10 лет. В браке родились дети – сын Александр и дочь Инга. Но творческие союзы, в которых двое честолюбивых и талантливых людей вспахивают одну ниву, редко бывают счастливыми.

Мужское самолюбие супруга Фокиной, написавшего роман «Море соленое», страдало от того, что популярность жены превышала его собственную. Писатели расстались, но официального развода не оформили.

Дочь литераторов – Инга Чурбанова – тоже пишет стихи, она член Союза писателей. Сын выбрал иной путь: окончил физмат и трудится инженером-программистом. Дети подарили матери шестерых внуков.

Ольга Фокина сейчас

В 2017 году поэтесса отметила 80-летие. Она по-прежнему много и плодотворно работает, встречается с читателями, общается с журналистами.

После выхода сериала о поэтах-шестидесятниках « » Фокина, лично знакомая с , высказала мнение о фильме. Ей не понравилось, что создатели проекта бросили тень на репутацию литераторов: разгульная жизнь с морем спиртного, по словам Ольги Фокиной, авторский вымысел.

Библиография (сборники стихов)

1963 – «Сыр-бор»
1965 – «Реченька»
1965 – «А за лесом - что?»
1967 – «Аленушка»
1969 – «Стихи»
1969 – «Островок»
1971 – «Самый светлый дом»
1971 – «Стихи. Библиотечка избранной лирики»
1973 – «Камешник»
1974 – «Маков день»
1976 – «От имени серпа»
1978 – «Полудница»
1979 – «Буду стеблем»
1983 – «Памятка»
1983 – «Колесница»
1983 – «Три огонька»
1997 – «Попахни, черемушка»
1998 – «Разнобережье»
2003 – Избранные произведения, в 2-х томах
2013 – «Маятник»