Что называли охранкой история. Царская охранка

Глава шестая Бунтарство и охранка Побег каторжанок Через несколько дней после того, как рытьё подкопа под Таганскую тюрьму было прекращено, к Исидору Морчадзе пришёл незнакомый ему человек, назвавшийся Василием Калашниковым, и принёс письмо от Елизаветы Матье, сидевшей

Сосо, Камо, Коба… За дни, пропавшие напрасно, За бестолковые года, Еще нам, в сущности, неясно, Что значит слово «никогда»… Кацо Годы детства не возвращаются никогда!Они приходят к нам только в двух зазеркальных ипостасях – во снах или воспоминаниях. Но они вместе со

Начало 1915 года было увенчано тайным совещанием лидеров младотурок. В предводителях у них были Исмаил Энвер-паша, Мехмед Талаат-паша, Ахмед Джемаль-паша, идейные вдохновители и зачинщики геноцида армян, одержимые сперва идеей панисламизма – весь мир только для мусульман, а после – пантюркизма: в гашишном угаре они уже видели Великую Турцию, простирающуюся на значительную часть Европы и чуть ли не на всю Азию.

Махровые человеконенавистники, подобно султану Абдул-Гамиду II, они намерены были раз и навсегда покончить с «армянским вопросом», искоренив весь армянский народ.

Выразителем бредовой этой мечты на тайной той сходке явил себя доктор Назым-бей, один из лидеров младотурок – партии «Иттихад ве Тераки», что в переводе означает «Единение и прогресс»:

«Армянский народ надо уничтожить в корне, чтобы ни одного армянина не осталось на нашей земле (то бишь в Османской империи. – М. и Г.М.) и забылось само это имя. Сейчас идет война, такого удобного случая больше не будет. Вмешательство великих держав и шумные протесты мировой прессы останутся незамеченными, а если они и узнают, то будут поставлены перед совершившимся фактом, и тем самым вопрос будет исчерпан.

На этот раз наши действия должны принять характер тотального истребления армян; необходимо уничтожить всех до единого… Я хочу, чтобы на этой земле турки и только турки жили и безраздельно господствовали. Пусть исчезнут все не турецкие элементы, к какой бы национальности и религии они не принадлежали».

Так была запущена машина массового истребления армян.

В ночь на 24 апреля 1915 года по всему Константинополю прокатились аресты. Аресты, по указке свыше, исполнители-турки старались проводить без лишнего шума. Полицейские в штатском любезно просили хозяина дома пройти с ними в участок – буквально на пять минут, чтобы ответить на несколько вопросов. Поднимали людей с постели, прямо в пижаме и тапочках, уводили в центральную тюрьму города.

Как ни странно, те, кого полицейские не заставали дома, сами являлись в полицию, недоумевая, с чего это они властям понадобились.

Доктор-армянин Тигран Аллахверди, активный член партии младотурок, арестованный той ночью, пребывал в полной растерянности: не ошибка ли вышла?! В голове у него не укладывалось, как это его, организатора неоднократных акций по сбору средств в кассу партии, да задержали вдруг. Он и заподозрить не мог, что вся его вина в том, что уродился армянином.

Примерно та же судьба постигла законопослушного профессора Тиграна Келеджяна, издателя протурецкой газеты «Сабах». В начальнике лагеря для интернированных он узнал своего бывшего студента. Тот из почтения к любимому наставнику шепнул ему на ухо, что получен приказ за подписью Талаат-паши об уничтожении заключенных, и даже попытался помочь ему выбраться из лагеря. Решив, что арест его не больше чем недоразумение, наивный профессор и пальцем не шевельнул для своего спасения. Убили Келеджяна по дороге в Сивас. Из 291 узника того лагеря уцелели лишь 40.

С той роковой ночи и в течение нескольких недель в одном только Константинополе было взято под арест около 800 видных армян. Жертвами козней младотурок стали поэты и писатели Ерухан (Ерванд Срмакешханян), Рубен Зардарян, Тигран Чекурян, Тлкатинци, Левон Шант, актер Еновк Шаен, художник Грант Аствацатрян, епископ Смбат Саадетян, архимандриты Анания Азарапетян, Мкртич Члхатян…

Обо всех, кто пал в результате чудовищного злодеяния турок, не напишешь. Мы решили чуть подробнее поведать о тех, чьи имена едва ли не у всех на устах.

Даниел Варужан — Любимец языеских богов

В 1908 году, в письме к журналисту Теодику, Даниел Варужан сетовал: «Биография моя умещается на одной странице, ибо не жил я еще плодотворной жизнью…»?Далее он пишет, что «родился в 1884 году близ города Себастии, в селе Бргник», где и прошло его детство «в мечтаниях под сенью грустных ракит». Отец, как он помнит, уезжал на заработки в Константинополь, мать же, сидя у тонира, долгими зимними вечерами занимала его ум «рассказами о волках и янычарах». Признается, что, едва начав читать церковные книги, был увезен отцом в Константинополь: «это были ужасные дни погромов 1896 года…»

1902 год забрасывает Варужана в Венецию, в школу мхитаристов Мурад Рафаэлян. В один из свободных от занятий дней едет он на остров Сан-Лазар – поклониться праху Гевонда Алишана, выдающегося армянского ученого и поэта. В память об Алишане Варужан и издаст свою первую книгу стихов, написанную им в Венеции.

В 1906 году, окончив школу Рафаэлян, Варужан продолжает учебу в Каннском университете. В студенческом блокноте он оставил запись: «Здесь я спокоен, посещаю отделения философии и литературы… Преподаватели меня полюбили, кажется за то, что я армянин». Врожденная скромность не позволила поэту признать, что сим благоволением обязан он прежде всего себе – успехами в учебе.

По завершении образования Варужан возвращается на родину – «благоустроить родной очаг». В школе Сваза учительствует, снискав любовь и уважение учеников и их родителей. Незаурядным талантом и силой поэтического воображения вызывает зависть и ненависть учителей из монахов-католиков. Обращаясь к ним, Варужан восклицает: «О, папство! Не надо нам от тебя спасения, прекрати содеянное тобою зло».

Утешение от житейских невзгод находит Варужан в целомудренной девушке-провинциалке Араксии, ставшей его музой и женой. Стоя на коленях, признается он даме своего сердца: «Теперь ты вправе ждать от меня новых песен. Обещаю дать их тебе, ведь теперь, моя муза, ты дала мне крылья». Отцовское чувство к дочери Веронике он изливает в стихотворении «Варужнакис» – частичке его души.

Издав в 1912 году свой лучший поэтический сборник «Языческие песнопения», Варужан с семьей перебирается в Константинополь…

Проводив зашедших проведать его друзей, Варужан к полуночи собирался отойти ко сну. Тут в дверь постучали. Годы спустя вдова поэта вспоминает: «Варужан был полуодет, я пошла отворять дверь… Приоткрыв ее, я увидела трех человек. Толкнув дверь, они вошли со словами: «Где эфенди?» Пройдя в комнату мужа, они обыскали ее и, захватив рукописи поэта, увели его с собой».

Один из непрошеных гостей, обращаясь к Араксии, сказал: «Эфенди должен пойти с нами – подтвердить, что бумаги эти принадлежат ему».

Случилось это в ночь на 24 апреля. После она уже не видела его в живых. Варужану шел тридцать первый год.

Рубен Сева — Мученик по призванию

В мир пришел Рубен Севак (Чилинкирян) 15 февраля 1885 года в селе Силиври близ Константинополя в семье ремесленника-торговца. Окончил местную школу, позже – семинарию Берберян в Константинополе. Затем уехал в швейцарскую Лозанну – учиться в университете на медика.

Первые пробы пера относятся к 1905 году, однако его единственный прижизненный сборник стихов – «Красная книга» – увидел свет в 1910 году. Книга-хроника от первой до последней страницы о неисчислимых бедах родного народа: поэмы «Безумец погромов», «Турчанка», «Песня о человеке» составили костяк сборника. В периодике сохранились отдельные стихи из сборников «Книга любви», «Последние армяне», «Хаос», так и оставшиеся в рукописи.

Проявил он себя и как блестящий прозаик и публицист. Порукой тому страницы его сочинений о жизни и борьбе европейских рабочих за право на достойное существование, а также цикл рассказов «Страницы, вырванные из дневника врача. 1913 – 1914». Писаны эти вещи в часы ночных дежурств в пору его работы в больнице Лозанны.

Личная жизнь Рубена Севака сложилась более или менее удачно. В 1910 году его очаровала златокудрая фея Янни Апель, дочь прусского полковника из аристократов. Она подарила мужу сына Левона и дочь Шамирам.

«Красная книга», вышедшая в год его женитьбы, стала откликом на резню в Адане, учиненную уже младотурками. Только за две недели 30 тысяч безвинных жертв. Автор книги словно провидел апокалипсис армян Османской Турции.

Любящая жена, прелестные дети, престижная работа в клиниках Швейцарии, вилла на берегу озера Лемак… Казалось бы, чего еще желать? Его, блистательного врача и кавалера, писаного красавца, охотно принимали в лучших поэтических салонах Европы… Казалось бы… Но выбрал он для себя путь столь же мученический, какой уготован был его умному многострадальному народу: в 1914-м, оставив все это позади, Рубен Севак отправляется в Константинополь, чтобы уйти в небытие…

Леденящие кровь строки его берут за душу:

«Вот мы идем! – Кричат. –
И колесо
Страданий наших
мы вперед толкаем.
И дрожь стоит от наших голосов.
Мы по живым идем и повторяем:

«Вот мы идем!»
Дороги не закрыть
Пред яростью могучей
нашей силы.
Идем, чтобы заставить говорить
Бесчисленные общие могилы».

Глубокой ночью 24 апреля 1915 года, когда за Рубеном Севаком пришли, жена его в панике бросилась к послу Германии Вагенгейму, моля его спасти жизнь мужу. Холодный ответ отрезвил ее: «Немка ты недостойная, презрев свою нацию, вышла за чужого, за армянина, а теперь слезно просишь, чтобы я его спас?!

Он не должен вернуться. Он ушел умирать». «У меня есть сын, теперь я воспитаю его так, чтобы когда-нибудь он отомстил немцам за отца», – презрительно ответила Янни Апель и швырнула послу в лицо германский паспорт.

Пройдут годы, и исполненная достоинства немка, насмотревшись страданий народа, брошенного Германией на растерзание туркам, откажется от немецкого подданства, даже перестанет говорить на немецком и, изучив армянский язык, даст своим детям армянское образование. В декабре 1967 года, когда Янни Апель не станет, дети, следуя воле матери, проводили ее в последний путь по армянскому обряду.

На рассвете 26 августа 1915 года группу из пяти человек турецкие жандармы под предлогом перевода их в другое место посадили в арбу и вывезли. Среди них были Рубен Севак и Даниел Варужан. Путь «экипажу» в дороге преградили неизвестные. Они выволокли связанных армян, привязали к деревьям и стали без спешки невозмутимо колоть и резать своих жертв кинжалами.

А сколько еще? было подобных инсценировок? Имена палачей история не сохранила. Но нетленными остались слова Рубена Севака: «Хотелось бы перед окончательным возвращением на родину поехать в Венецию и провести там хотя бы одну весну, одну из считаных весен??моей жизни. Хочется жить, чувствовать, что живешь… в предчувствии смерти».

Открывая в канун 100-летия геноцида армян в Османской империи музей Рубена Севака в Святом Престоле, Католикос всех армян Гарегин II сказал:

«Музей – дань уважения и преклонения как перед Рубеном Севаком, так и перед Григором Зограбом, Сиаманто, Варужаном, Комитасом, другими нашими великими деятелями, перед памятью полутора миллионов наших безвинных жертв, которые не отреклись от своей веры и родины и приняли терновый венец.

Они погибли, храня в сердце веру, что армянский народ жив и будет жить в вечности. Музей посвящается 100-летию геноцида армян и имеет особое значение. Посредством своих посетителей он превратится в неумолкаемую колокольню, голос которой будет услышан во всем мире, способствуя усилиям, прилагаемым для международного признания геноцида».

Лоза гнева Сиаманто

Атом Ярджанян, известный миру как поэт Сиаманто, родился в 1878 году в образованной купеческой семье в городе Акн, что на правом берегу Евфрата. Получив начальное образование в родном Акне, по настоянию родителей убыл в Константинополь. В город детства он уже не вернется.

Лоза Гнева, начав набирать силу еще в юные годы его на берегах полноводного Евфрата, корнями своими уходила в тысячелетия истории армян. Плоды и листья его Лозы, вобрав в себя душевную хронику одной из древнейших культур мира, внесли в его творчество опыт умозрения народа, неотделимый от его судьбы. Сквозь мечтательную грусть и печаль поэта пророс терновник геноцида.

Первые же губительные шаги геноцида, маховик которого запущен был в 1894 – 1896 годах кровавым Абдул-Гамидом II, подвигли отца начинающего поэта во спасение сына вывезти его из охваченного погромами и резней Константинополя в Египет. На чужбине глазам легкоранимого Атома открылась ужасающая картина бедствий: бесконечные толпы беженцев, их неимоверные страдания запали в душу юного поэта как призрак смерти.

Не тогда ли с новой силой зашуршали соки жизни в его Лозе Гнева?!

Первым осадком от горьких впечатлений виденного им в Египте стало стихотворение «Сосланная свобода», опубликованное в 1898 году в журнале «Завтрашний голос», выходящем на армянском языке в английском Манчестере. На картины беженских судеб наложился образ разоренного в 1896 году бесчинствами турецких властей родного очага – Акна.

К моменту появления этого публицистического выплеска эмоций Атом Ярджанян уже учился в Европе – в университетах Женевы и Парижа. Боль и сострадание пульсируют у него в висках.

Нищета и хвори вконец подорвали слабое здоровье Атома. Всем смертям назло он получает блестящее образование. Живя в европейских столицах, проникается искусством, историей и литературой этих стран и народов.

Помимо бед, настигших его народ, цепляются к нему беды личного порядка: лечится от чахотки в горах Швейцарии, встречает там любовь и познает горечь измены. Но добивает его весть о самоубийстве отца, не выдержавшего унижений.

Придя в себя от потрясений, он налаживает связь с «Союзом армянских студентов Европы», тесно общается с учеными-монахами из конгрегации католиков-армян Вены и острова Святого Лазаря близ Венеции. Круг его друзей ширится. Уроженцы Акна – он, публицист, литературный критик Аршак Чопанян, новеллист Григор Зограб находят друг друга и уже не расстаются. Тетради его стихов переходят из руки в руки. О лирике Атома Ярджаняна, всем теперь известного как Сиаманто, тепло отзываются поэты Даниел Варужан, Ваан Текеян, Аветик Исаакян, актер-трагик Ваграм Папазян, драматург Александр Ширванзаде…

Прижав к худосочной груди тоненькую книжицу первого своего стихотворного сборника «Героическое», Сиаманто задумчиво бродит по полуночной Женеве, где она увидела свет в 1901 году. Читая вслух собственные стихи, пронизанные болью за страдания своего народа, он словно слышит крики о помощи насилуемых в Османской Турции армянок, видит переносные виселицы, на которых гибнут их сыновья, мужья и братья, зрит разоренные храмы и поруганные алтари веры армянской…

Сиаманто ловит себя на мысли, что стал он поневоле продолжателем исканий своего духовного отца из X века – Григора Нарекаци, автора «Книги скорбных песнопений», будто дописывает ее страницы. А ведь между Нарекаци и Сиаманто пролегли уже девять столетий вопрошений к Господу: «В чем вина уверовавшего в Тебя народа?!»

В 1909-м, спустя год после прихода к власти в Османской империи младотурок, в Константинополе выходит еще один сборник стихов Сиаманто – «Кровавые вести от друга». В нем он открыто, в полный голос, говорит о лживой природе этих так называемых революционеров.

Статуя Свободы, как вожделенный образ чаяний своего народа, зовет его в Америку. Там, в Бостоне, в 1910 году издает он уже целый том своих горестных песен. Успел побывать Сиаманто и на Кавказе, в Тифлисе. В этом городе, населенном преимущественно армянами, увидела свет книжка поэта «Святой Месроп». Привелось ему в 1913 – 1914 годах увидеть и Восточную Армению. Обратный путь в Европу «уникума мировой литературы», как охарактеризовал его Аветик Исаакян, лежал через Константинополь. Но там Сиаманто накрыл черный апрель 1915-го…

Смерть свою нашел он на изнурительном пути к берегам Евфрата, где мысленно высадил Лозу Гнева, которая, как он уверовал, однажды обернется символом единения нации на свободной земле исторической родины.

Григор Зограб — Дорога в Ад пустыни Дэр — Эс — Зор

Получив высшее образование в Константинополе, Григор Зограб сразу же стал заниматься адвокатской практикой, читал в местном университете лекции по праву. Стоя на гражданских позициях, он в 1895 – 1896 годах не убоялся защищать права в абдул-гамидовских судах политических обвиняемых.

Его правозащитная деятельность привела власти в ярость, и он вынужден был покинуть страну и обосноваться во Франции. Переворот младотурок в 1908 году позволил ему вернуться в Турцию. И снова он на гребне событий. Став депутатом армянского Национального собрания, избирается он еще и в османский парламент – меджлис, где яро отстаивал национальные права всех народов и народностей страны, ратовал за реформы в законодательстве и образовании, за равные с мужчинами права турецких женщин. В поле его зрения были и вопросы, связанные с созданием условий для развития промышленности, сельского хозяйства, науки, искусства.

В 1909-м, в разгар резни армян в Адане, Зограб публично клеймит погромщиков, теперь уже младотурок, называя их прямыми наследниками султана Абдул-Гамида II. Предъявленный им турецкому правительству протест получил широкий резонанс.

Армянский вопрос, который сводился к требованию создать в рамках Османской империи армянскую автономию, занимал его ум и время: в 1912 – 1914 годах он вел активные переговоры с послами великих держав в Константинополе, искренне надеясь более всего на помощь России. Его работа «Армянский вопрос в свете документов», опубликованная в 1913 году в Париже на французском языке и подписанная «Марсель Леар», была адресована большей частью правителям стран Европы.

Комитас — Узник Виль Жуифа

В 1881 году сын сапожника Геворга Согомоняна из Кутины, затерянной в бескрайней Анатолии, предстал в Святом Эчмиадзине пред очи Католикоса всех армян Геворга IV. Привез голосистого отрока-сироту местный священник по просьбе Патриарха. На первый же его вопрос мальчик ответил на турецком: «Я не говорю по-армянски, если хотите – спою».

Не разумея смысла слов, он исполнил армянский шаракан – духовный гимн. Проникновенный сочный голос растопил душу Патриарха. Его зачисляют в духовную семинарию Геворгян.

В 1890 году Согомона, в совершенстве освоившего родной язык, посвящают в сан монаха. А еще спустя три года он завершает обучение в семинарии, принимает сан священника и берет себе имя Комитас, в память о выдающемся поэте-католикосе VII века, авторе шараканов.

Ведя уроки музыки в родной семинарии, он создает хор, оркестр народных инструментов, принимается за обработку народных песен, очищая их от наслоений мелодики завоевателей – персов и турок. Рождаются первые труды об армянской церковной музыке.

В 1895-м, получив духовный сан архимандрита, едет в Тифлис учиться в музыкальном училище, где курс композиции ведет уже снискавший себе известность композитор Макар Екмалян. После едет в Берлин – в частную консерваторию профессора Рихарда Шмидта. Одновременно посещает императорский университет Берлина, слушает там лекции по философии, эстетике, общей истории и истории музыки.

Вернувшись в Святой Эчмиадзин, ведет занятия по родной музыке в семинарии. С головой уходит в изучение духовной музыки, занимается расшифровкой древней армянской нотописи – хазов. Оказавшись перед стеной непонимания и равнодушия, Комитас оставляет Эчмиадзин и едет в Константинополь.

Подтолкнуло его к этому шагу и событие, имевшее место в Тифлисе. Публицист и литературовед Аршак Чопанян так описывает личную драму друга своего Комитаса:

«Виделся я с Комитасом в конце 1909 года в Эчмиадзине, когда принимал участие в выборах католикоса. Хотел бы, как бы между прочим, рассказать о том, чему свидетель был в Тифлисе. На обеде, данном местной армянской общиной в честь депутатов – турецких армян, удостоены были чести услышать Ашуга Дживани уже преклонных лет. Усталым, чуть охрипшим голосом под свой саз исполнил он несколько своих чудесных песен, тронув наши сердца. Следом выступил Комитас, изумив нас своими задушевными песнями».

Надеясь устроить в Тифлисе сольный концерт Комитаса, Чопанян пытался упросить денежных тузов общины скинуться хотя бы на аренду концертного зала. В ответ услышал: «Пусть он сам устроит концерт, а мы поможем ему билеты распространить». Чопанян с горестью пишет: «Средств таких у Комитаса не было, что весьма его опечалило. Он отказался от этой идеи и вернулся в Эчмиадзин».

В Константинополе Комитас продолжает напряженно работать. Его шедевр «Патараг» («Литургия») для мужского хора вошел в сокровищницу мировой музыки. Навестив Комитаса в 1914 году, русский композитор Михаил Гнесин уверил его, что расшифровкой хазов, в которых сокрыто подлинное звучание церковных мелодий, он не только проливает свет на древнюю армянскую музыку, но и дает прочтение музыки других народов Востока.

Свой триумф Комитас пережил в Париже, когда в том же 1914-м ему рукоплескала вся образованная Европа. Фредерик Маклер, профессор Сорбонны, писал, что лекции и концерты армянского композитора вызвали бурю восторгов и всеобщее восхищение.

Предчувствие надвигающейся беды не обмануло Комитаса. Тревога его нарастала. События, одно другого пугающие, накатывали, терзая душу. Апрель 1915-го не обошел и его. Ссылка в глубь Анатолии, сопровождаемая насилием, явила ему картины ужасающие: на глазах у него пытали и истязали детей, стариков, женщин. Психика человека утонченного не выдержала. Благодаря исключительно заступничеству влиятельных друзей и поклонников его таланта Комитас был возвращен в Константинополь.

К 1916 году здоровье его было окончательно подорвано, и он помещен был в клинику для душевнобольных в Виль-Жуифе – предместье Парижа.

Близкий друг узника Виль-Жуифа художник Фанос Терлемезян вспоминает:

«В один из мартовских дней 1921 года решил я провести с Комитасом утро. Вошел в его комнату в сопровождении санитара. Застал его лежащим. Он вскочил, я кинулся ему на шею и стал целовать, целовать… Зажав в ладонях лицо мое, нежно пошлепал по щекам и назидательно сказал: «Дай-ка я тебя отшлепаю, отшлепаю!» Потом сказал: «Сядь», сам стоять остался, и потекла беседа.

– Комитас, – начал я, – знаю, зол ты на мир, имеешь право. И я от него не в восторге, но нельзя же веки вечные дуться. Все мы с нетерпением ждем тебя.

В ответ он ударился в рассуждения о семантике и философии моих слов. Я заметил, как лицо его стало суроветь. Высказался о живописи: «Кроме света и природы, писать ничего не надо».

Я предложил ему съездить со мной на Севан.

– А что мне там делать?

Когда я завел речь об Эчмиадзине, на лице его и мускул не дрогнул.

– Давай выйдем – погуляем.

– Мне и здесь хорошо, – ответил.

Когда же зашел разговор о жизни и смерти, выдохнул: «Смерти, как таковой, нет». Рванув на себя дверь комнаты, вскричал: «Что она есть, моя келья, если не могила?!» Желая успокоить друга своего, мягко сказал: «Пойду, пожалуй, чтобы не утомлять тебя». «Ты что?! Уж коли пришел, так посиди со мной».

Позволил себе сказать, что собираюсь привести к нему одного из его друзей, который специально в Париж приехал – на актера учиться. «На что ему ремесло это?!» И привел несколько речений Агатангелоса. Однако, уловив, что смысл сказанного им на кондовом грабаре так до меня и не дошел, пояснил: «Свиньи, валяясь в грязных лужах, мнили, что купаются славно».

Завел речь о его учениках. Несказанно рад был, что в Париж учиться они приехали. Спросил, чья музыка лучше, наша, армянская, или европейская? «Брат (серчаясь), уж не вздумал ли ты из абрикоса вкус персика высосать?? Прелесть вкуса у каждого своя».

«Ты не спел бы мне», – справился. «Спою», – кивнул в ответ. «Коли не жаль, Комитас-джан, тогда спой что-нибудь для меня». «Нет, пою я сейчас только для себя, да и то в себе».

Еще с полчаса перекинулись мы о том, о сем, и вдруг, помрачнев, он открыл дверь, пошел к окну и прижался лицом к стеклу. И замер. Оделся, сказал – счастливо оставаться, и, так и не получив ответа, вышел».

Прошло восемь лет, и вновь Фанос Терлемезян возжелал увидеть друга своего. Об этой последней встрече у него всего пара строк:

«В 1928-м я еще раз посетил Комитаса. Он лежал в саду лечебницы и мечтательно смотрел в небо. Вконец поседел. Подошел и минут тридцать задавал ему всякие вопросы, но ни на один из них он так и не отреагировал. Так мы с ним и расстались».

22 октября 1935 года жизнь великого Комитаса оборвалась. Весной 1936-го прах его был перевезен в Армению и предан земле в Ереване. Так и возник Пантеон деятелей культуры.

Парамаз: «Там где мы будем покоиться, возьмет свое начало Воскресенье

15 июня 1915 года в Константинополе на площадь Султана Баязида вывели двадцать членов партии «Гнчак» во главе с Парамазом, их известным трибуном. Они взошли на эшафот, движимые мечтой о независимой Армении. В вину им вменили попытку государственного переворота. Схваченные 12 июля 1914 года по доносу предателя из своих, они предстали перед турецким военным судом как террористы.

Арестованы были перед подготовленным покушением на Талаат-пашу, изображавшего из себя «лучшего из друзей» армянского народа, но уже вынашивавшего с соратниками по партии младотурок зловещий план геноцида.

Уже с петлей на шее Парамаз бросил в лицо судьям:

«Вы веками жили как кровопийцы нашей жизненной силы и, в то же время, не хотели, чтобы источник этой силы – армянский народ – имел право на существование. Среди населяющих эту страну народов армяне были самой главной созидательной силой и самой преследуемой. Преследуемых? за одну только мечту о независимой Армении, нас, ее сыновей, вы собираетесь отправить на виселицу??

Мы не сепаратисты в этой стране, господа судьи. Наоборот, это она хочет отделиться от нас, своих коренных жителей, желая уничтожить нас только за то, что мы армяне. Но я прощаю ее, не прося пощады. Вы повесите нас, двадцать человек, а завтра следом за нами придут двадцать тысяч.

И там, где мы окончим свой жизненный путь, там воспрянет Свобода. Там, где мы будем покоиться, возьмет свое начало Воскресение!»

Поочередно все двадцать приговоренных поцеловали крест, тайком переданный им одним из конвоиров. Символ веры армянской придал им духа в час, когда в руках у них не было ни оружия, ни боевого знамени. Крест стал единственным звеном, связующим их с родным народом, ради которого и приняли они мученическую смерть.

В музее при Святом Эчмиадзине этот заветный крест не всем и не сразу бросается в глаза. Но велика его притягательная сила. Он уже стал святыней.

Время донесло до нас имена, увы, не всех двадцати страдальцев. В день поминовения усопших Церковь в молитвах чтит их поименно: Парамаза из зангезурского села Мегри, Мурада Закаряна из села Цронк области Муш, Акопа Басмаджяна и Товмаса Товмасяна из Килиса, Гранта Екавяна и Арама Ачгапашяна из Арабкира, Еремию Мананяна из Константинополя, Петроса Манукяна из Харберда (известного как арабист доктор Пенне), Ерванда Топузяна из села Партизак, Гегама Ваникяна (известного под псевдонимом Ваник, редактора издаваемого до начала Первой мировой войны в Константинополе журнала «Кайц»).

Парамаз, он же Матевос Саркисян-Парамазян, родился в 1863 году в селе Мегри Эриванской губернии (ныне в области Сюник Республики Армения). Начальное образование получил в родном селе, после попал в Эчмиадзинскую семинарию Геворгян, откуда отчислен был за непослушание. Занимался самообразованием, учительствовал в Нахичеване и Ардабиле. Потом втянулся в национально-освободительную борьбу, став членом партии «Гнчак».

Сколотив свой отряд фидаинов, в 1897 году он попытался прорваться в Ван, что в Западной Армении, но был схвачен турками и предан суду. На суде Парамаз открыто обвинил власти Османской империи в преднамеренных погромах, учиняемых в городах и селах, населенных преимущественно армянами. Вызволил из лап палачей приговоренного к смертной казни Парамаза русский вице-консул в Ване. Его выслали на Кавказ, где он вскоре был выпущен на свободу.

В октябре 1903-го Парамаз подготовил и осуществил покушение на Главноначальствующего Кавказа князя Григория Сергеевича Голицына, злобного арменофоба. Князь в мае 1896-го был произведен в генералы от инфантерии и в декабре того же года назначен Главноначальствующим Кавказской администрации и командующим войсками Кавказского военного округа. Уже в чине генерал-адъютанта инициировал принятие закона о конфискации имущества Армянской Апостольской Церкви и закрытии приходских школ.

Подобные действия князя-злопыхателя не могли остаться безнаказанными. Тифлисская организация партии «Гнчак» вынесла ему смертный приговор. Когда слухи об этом дошли до высокородных ушей, князь захандрил, ушел в себя и стал все реже и реже покидать дворец. В случае же крайней необходимости окружал себя плотным кольцом дюжих казаков. Отлично осведомленный о нравственных правилах армян-революционеров, никогда не позволяющих себе применять оружие против женщин и тем более детей, насмерть перепуганный Голицын, выезжая из дворца, всенепременно усаживал жену в карете рядом с собой.

Привести смертный приговор Голицыну в исполнение партия «Гнчак» доверила Парамазу.

В автобиографическом очерке «Последние наместники Кавказа. 1902 – 1917» (Прага, 1928) осетин Николай Бигаев, служивший в конвое Главноначальствующего, рисует картину покушения:

«Мой приезд в Тифлис ознаменовался известным покушением на жизнь Главноначальствующего на Кавказе кн. Голицына.

Насколько я помню, некоторые характерные черты этого покушения остались совершенно неизвестными. О них никто не писал и писать не мог. Поэтому я попытаюсь в общих чертах их восстановить.

Князь Голицын с женою возвращался с обычной прогулки из ботанического сада. На Коджорском шоссе, близ Тифлиса, экипаж Главноначальствующего был остановлен тремя «просителями» с протянутым прошением в руках.

Просители, в скромных крестьянских одеждах, не внушали подозрения. Голицын взял прошение. Тем временем один из нападавших стал перед лошадьми, а двое других заскочили с двух сторон экипажа. Ординарец-казак, сидевший на козлах, и кучер сообразили недоброе. Первый соскочил с козел, но упал, а второй дал кнута.

В этот промежуток времени два ставших у подножек экипажа злоумышленника стали наносить острыми кинжалами раны в голову князя. Голицын и его жена не растерялись. Они палкой и зонтиком ловко отбивали удары. Прежде, чем казак успел оправиться, а кучер дать полный ход, нападавшие успели, однако, нанести тяжелую рану своей жертве в голову.

Нападавшие бросились бежать, а князь, обливаясь кровью, прискакал во дворец. Через час злоумышленники были захвачены стражниками и казаками конвоя, выскочившими по тревоге…

Стражники, захватив злоумышленников живыми, убили их, несмотря на то, что один из них умолял дать ему возможность попрощаться с матерью-старухой.

Молва упорно говорила, что в их задачу входило снять голову с кн. Голицына и водрузить ее на Эриванской площади… После постигшей неудачи в открытом «бою» армяне, как гласила молва, хотели взорвать Тифлисский дворец и таким путем покончить с кн. Голицыным. Инженерному ведомству пришлось устроить кругом дворца подземные ходы и постоянно их наблюдать, чтобы предупредить подвод под дворец мин.

Покушение на жизнь Голицына было вызвано, как известно, «близорукой политикой последнего на Кавказе вообще и в отношении армянского народа в частности и в особенности».

Маниакальные страхи изводили Голицына настолько, что даже шум типографических станков в подвальном этаже его дворца казался ему попыткой заложить мину.

Фидаины под прозвищами Шант, Кайцак и Пайлак, коим Парамаз поручил расправу с Голицыным, во избежание нанесения ран княгине, только и успели что ударить князя несколько раз кинжалом по голове. Шант и Кайцак были зарублены стражниками, Пайлаку же удалось ускользнуть и бежать в Персию. Подлинные имена Шанта и Кайцака остались неизвестными, что до Пайлака, то звали его Мгер Манукян.

В 1906 году, во время армяно-татарских столкновений, Парамаз призвал армян и местных татар-тюрок сложить оружие и перестать истреблять друг друга, разъясняя, что вражда эта на руку лишь царским чиновникам.

После свержения в 1908 году младотурками султана Абдул-Гамида II Парамаз едет в Западную Армению, носясь с идеей единения всех проживающих в Османской империи немусульман. В 1914 году, обвиненный в подстрекательстве к мятежам, мегринец Парамаз, он же Матевос Саркисян-Парамазян, был арестован и предан суду.

Посол Моргентау: «Турецкие власти выносили смертный приговор целой нации»

Дабы придать вакханалии бесчинств цивилизованный вид, младотурки пошли на присущую им хитрость. 26 мая 1915 года (заметьте, повальные аресты с последующей депортацией начались еще 24 апреля) министр внутренних дел Талаат-паша представил меджлису «Закон о депортации» (о борьбе с выступлениями против правительства в военное время). И уже 28 мая турецкий парламент его одобрил и принял. Тогдашний посол США в Османской империи Генри Моргентау позднее напишет:

«Истинной целью депортации было ограбление и уничтожение; это действительно является новым методом резни. Когда турецкие власти отдавали приказ об этих высылках, они фактически выносили смертный приговор целой нации, они это прекрасно понимали и в разговорах со мною не делали особых попыток скрыть этот факт…

Я имел беседу с одним ответственным чиновником-турком, который рассказал мне о применяемых пытках. Он не скрывал, что правительство одобряет их, и, как и все турки из правящего класса, сам горячо одобрял такое обращение с ненавистной ему нацией. Этот чиновник сказал, что все эти подробности пыток обсуждались на ночном заседании в штаб-квартире «Единение и прогресс».

Каждый новый метод причинения боли расценивался как превосходное открытие, и чиновники постоянно ломают головы над тем, чтобы изобрести какую-нибудь новую пытку. Он рассказал мне, что они даже обращались к отчетам испанской инквизиции… и переняли все, что находили там».

Марина и Гамлет Мирзояны . Фото: noev-kovcheg.ru

10 августа 2002 года.
В прямом эфире «Эхо Москвы Олег Будницкий, доктор исторических наук. Программа «Не так».
Эфир ведет Сергей Бунтман.

С.БУНМАН: Сегодня мы будем говорить об архивных документах, касающихся деятельности царской охранки, это зарубежные архивы. Итак, передача совместная с журналом «Знание сила».
С.БУДНИЦКИЙ: Речь идет об архиве заграничной агентуры Департамента полиции. Скажем несколько слов, что это такое, и откуда это учреждение взялось
С.БУНТМАН: Но сначала вопрос вопросов: Сталин был агентом Охранки?
С.БУДНИЦКИЙ: Большинство известных архивистов, в том числе и З.Перегудова, написавшая книжку о политическом сыске, считает, что нет. И аргументы достаточно убедительны. С точки зрения историка — по-моему, это не имеет на самом деле никакого значения для дальнейшего хода событий. Провокаторов, агентов, тех людей, которые в той или иной степени вступали в контакт с Охранкой было достаточно много в революционной среде. И когда они выступали в качестве революционеров, а когда в качестве агентов Охранки, иногда было трудно понять, не знаю, понимали ли они это сами. Особенно их много было среди эсеров в период между двумя революциями
С.БУНТМАН: А почему среди эсеров было больше всего? Больше всего боялись?
С.БУДНИЦКИЙ: Да, потому что они считались террористами, и поэтому их разрабатывали достаточно активно. Но среди социал-демократов их тоже хватало.
С.БУНТМАН: Один из известных Малиновский?
С.БУДНИЦКИЙ: Безусловно, Малиновский и Яков Житомирский. Так вот создали зарубежную Охранку в 1883 г. для наблюдения за российскими эмигрантами-революционерами, а их было в то время уже немало, и тогдашние вожди «Народной воли», Лев Тихомиров, Марина Полонская, она же Ошанина, — они жили в Париже, там же жил Петр Лавров, во Франции был анархист Кропоткин то есть было за кем следить. И после убийства Александра II 1 марта 1881 г. террористов боялись очень и всячески пытались предотвратить дальнейшие покушения. И создали такое спецподразделение заграничную агентуру. Расцвета своего она достигла при Петре Рачковском, который возглавлял эту агентуру с 1884 по 1902 гг. Это был достойный продолжать дела своего учителя, Г.Судейкина был такой знаменитый полицейский деятель, который ввел систему провокаций в борьбу с революционерами, и который в конце концов провел своего агента в исполнительный комитет «Народной воли». Был период, когда агент Департамента полиции возглавлял «Народную волю» это был Сергей Дегаев, который после разоблачения революционерами, дабы спасти свою шкуру, организовал убийство своего шефа Судейкина, бежал за границу, добрался до Америки, и стал там профессором математики. Рачковский был одно время секретарем Судейкина и воспринял у него один из принципов работы активные действия, активную разработку революционеров. Не просто слежку, а провоцирование на какие-то действия. И одна из самых знаменитых провокаций Рачковского дело Парижских бомбистов 1890 г. очень любопытная история тогда намечалось дипломатическое сближение России и Франции, у которых был общий потенциальный противник, Германия, это уже становилось понятным. Но попробуй сблизься, когда в глазах французов Россия была империей зла, используя позднейшее выражение Рейгана, а в России даже французская «Марсельеза» была запрещена за это могли посадить и отправить в ссылку. И надо было сближаться. Сблизились на почве полицейской провокации. Один из агентов Рачковского, некий Абрам Гейкельман, приехавший за границу под именем Ландезена, рубаха-парень, у которого был богатый дядюшка, который давал племяннику деньги, а племянник их щедро раздавал русским революционерам. В том числе, на приобретение взрывчатых веществ, создание динамитных мастерских, лабораторий и т.д. То есть схема понятна. Когда российские эмигранты закупили кое-какое оборудование, и было с чем их брать, то в этот момент, собственно говоря, была поставлена в известность французская полиция, прошли массовые аресты, и возникло это самое дело парижских бомбистов. Т.е. Франция оказала услугу царской России и продемонстрировала свою лояльность к новому потенциальному союзнику. Кстати, самого Гейкельмана-Ландезена Рачковский хотел отправить в тюрьму вместе с настоящими революционерами с тем, чтобы его репутация выросла, и он стал одной из центральных фигур. Но Ландезен садиться в тюрьму не захотел, бежал из Франции, перешел в православие, и взял себе имя Аркадий Гартинг чтобы не менять меток на белье. Впоследствии этот самый Гартинг стал заведующим агентурой в Берлине, а потом, в уже более поздней истории, в 905 г. стал заведовать заграничной агентурой Департамента полиции в Париже. Вот такие были страсти. С одной стороны, Рачковский достиг успеха, а с другой — был скандал, поскольку Ландезен скрылся, стала понятной его провокаторская роль, было множество возмущенных статей в печати. И все это привело к тому, что заграничная охрана, ранее действовавшая из здания посольства, где и оставалась до 17-го года, решила создать для слежки за революционерами эффективное частное бюро. А работали на заграничную охранку не только люди, приехавшие из России, но и французы, вольнонаемные. И было создано частное сыскное бюро оба были агентами заграничной агентуры, и служили верой и правдой до 1917 г., до ликвидации заграничной охранки. Для нас интересно здесь то, что архив заграничной агентуры хранился в здании посольства, и там же Штаб-квартира и сохранялась это на ул.Гринель, 79, где сейчас находится резиденция российского посольства. И посол Василий Маклаков, он архив запечатал, и очень опасался, что он попадет в руки большевиков — они после 17 года пытались выявить всех секретных сотрудников. Не потому, что Маклаков — либерал-кадет, сам находившийся под наблюдением, очень уж симпатизировал секретным сотрудникам, но он полагал, что люди служили государству, и отдать их на съедение большевикам, то есть на верную смерть это не очень хорошо. Он запечатал архив и отправил его в Гуверовский институт военной революции мира при Стендфордском университете, где этот архив и лежал 30 лет, о чем никто не подозревал. После смерти Маклакова, в 1957 г. последовала гигантская архивная сенсация было объявлено, что архив заграничной охраны, классифицированный и разобранный по коробочкам общим числом 216 штук, находится в архиве гуверовского института. Там я этот архив и посмотрел.
С.БУНТМАН: Теперь вы знаете имена агентов?
С.БУДНИЦКИЙ: Знаю не только я. На самом деле множество карточек, практически все, сохранились в российских архивах, хотя их пытались уничтожить сами агенты сразу после февральской революции. Так что подавляющее большинство агентов были известны. Конечно, там очень любопытные материалы и наружного наблюдения, и информация, докладные записки, потрясающая коллекция фотографий, сотни фотокарточек людей, за которыми вели наблюдение. Очень любопытные карманные филерские книжки с фотографиями до 100 штук в каждой. Там, кстати, я обнаружил неизвестную фотографию Фанни Каплан — тоже любопытный момент, почему там была ее фотография она ведь уже была на каторге в России. А она там оказалась как образец — ее очень хорошо сфотографировали, и это был образец, как надо фотографировать. Кстати, она там вполне симпатичная, еще юная, и ее позднейшие изображения не имеют ничего общего с молодой Каплан.
С.БУНТМАН: Она действительно была близорукой?
С.БУДНИЦКИЙ: У нее была «куриная слепота». Но она как попала на каторгу она работала в динамитной мастерской, и там взорвалась при изготовлении бомба. Она была контужена, и на каторге через какое-то время у нее пропало зрение. Но ее лечили царские сатрапы два года, и зрение к ней вернулось. И потом оно то появлялось, то пропадало поэтому утверждение, что она была слепой и не могла стрелять в Ленина, не соответствует действительности. И в споре, стреляла или не стреляла Каплан в Ленина, я придерживаюсь ортодоксальной точки зрения, что стреляла. Противоречия в следственном деле говорят только в пользу его подлинности, с моей точки зрения. Если бы не было противоречий тогда явно дело было бы сфабриковано. В деле есть замечательные детали например, в ее ботах обнаружили газеты, и следователи тщательно искали шифрованные записи на них, спрашивали, что это значит. А значило это только одно — у нее были дырки в ботах. Это специально не придумаешь.
С.БУНТМАН: Александр из Петербурга спрашивает, отслеживалась ли деятельность Ленина?
С.БУДНИЦКИЙ: Отслеживалась. И если был задан вопрос, был ли Сталин агентом охранки, то должен быть и вопрос, был ли Ленин немецким агентом. Есть такое донесение, Анри Бинта о том, что Ленин в декабре 16 г. в Берне посещал германское консульство. Большинство историков-профессионалов считают, что это фальшивка, но тут вопрос не такой простой, как кажется. Я думаю, что Ленин вряд ли лично посещал германское консульство, хотя вполне допускаю, что через третьих лиц какие-то германские деньги большевики получали.
С.БУНТМАН: А был ли Ленин немецким шпионом важно?
С.БУДНИЦКИЙ: Совершенно не важно. Тем более, что Ленин, разумеется, не был шпионом. Немцев устраивало то, что Ленин был революционером, этого было достаточно, чтобы в воюющей державе устроить смуту. А для Ленина было важным найти источники средств для развертывания агитации. А откуда для него было совершенно не важно. Если это деньги от ограбления банка или из какого-то другого источника — было важно лишь то, что это идет на пользу революции. И поэтому с этой стороны, получал ли Ленин деньги от экспроприации, пожертвований, или, повторяю он был все-таки очень осторожен, — получения через третьих лиц от иностранных представителей, — не имеет значения с точки зрения историка. Имеет значение с моральной точки зрения оценки большевизма, но не с точки зрения того, как развивались события в 17-м году. Я студентам всегда привожу такой условный пример допустим, те же самые немецкие агенты стали передавать деньги какому-нибудь английскому революционеру была бы в Англии революция в 17-м году?
С.БУНТМАН: Вряд ли.
С.БУДНИЦКИЙ: Вряд ли. Об этом я и говорю не имело значения, откуда деньги, имело значение, прислушивались ли к этим людям, в данном случае большевикам, солдаты, которые сыграли решающую роль в октябре 17-го года.
С.БУНТМАН: В этом раскладе играет ли какую-то роль Парвус?
С.БУДНИЦКИЙ: То, что он играл, несомненно, большую роль в финансировании тех людей, которых в России называли «пораженцами», то есть сторонниками поражения своего правительства Ленин об этом писал, — это несомненно. Несомненно, у Парвуса было некое предприятие, и совершенно точно, первоначальный капитал, так же, как оборотный, он получал от соответствующих немецких спецслужб. Парвус служит таким связующим, передаточным звеном средств для революционеров не только русских, но и польских, украинских и некоторых других. Одна из идей в германии была спровоцировать национальное движение в России с понятной целью чтобы вывести Россию из войны, и войну выиграть. Но, несомненно, не Парвус был организатором революции в России. Если уж на то пошло, у революции вообще не было организаторов я имею ввиду февраль, когда началась революция. А все остальное уже вытекающие отсюда последствия
С.БУНТМАН: А октябрь — это все-таки переворот.
С.БУДНИЦКИЙ: Да, это переворот. Это как часть процесса, начавшегося в феврале с моей точки зрения. Никому еще в истории не удалось революцию приготовить, спланировать, и осуществить. Революция всегда случается стихийно. Февраль — это был солдатский бунт, который очень быстро оседлали политики. И, в общем-то, этот бунт и должен был принять более крайние формы, что и случилось в конце концов в октябре 17 года. Но вернемся к теме нашей беседы — речь должна была идти об ограблении банков. Так вот в Гуверовском архиве, в другой коллекции, коллекции Николаевского, находятся замечательные воспоминания Татьяны Вулих, которые называются «Встречи с большевиками-эксистами» — это были те самые эксисты, которые ограбили под руководством Камо и Сталина Тифлисское казначейство, это знаменитый экс на Эреванской площади 25 июня 1907 года. Замечательная история. Она достаточно известная, но некоторые детали представляют немалый интерес, и некоторая моральная сторона вопроса. Любопытно, что в это время по решению партийного съезда эксы были запрещены. Как же было обойти этот угол? Обходили следующим образом те, кто принимал участие в экспроприации, просто выходили из партии. Хотя сохраняли с ней связь. Причем, в мемуарах Вулих она из Тифлиса, в свое время была распропагандирована Львом Розенфельдом, будущим Каменевым, потом была большевичкой, меньшевичкой — кем только не была, одно время нянчила ребенка Зиновьева в Париже, в конце концов оказалась в эмиграции, где по заказу Б.Николаевского написала замечательные воспоминания. И она описывает молодых революционных фанатиков Коте Цинсадзе, Аннету Суломлидзе, Вано Колондадзе и некоторых других это те самые люди, которые совершили этот знаменитый экс, рискуя жизнями. Жили они все на одной квартире, 7 человек, в страшной нищете. Она описывает одну любопытную сценку она зашла в квартиру, и застала двух молодых людей в постели. У современного человека могут возникнуть разные мысли, а на самом деле они так проводили время, поскольку их брюки пришли в полную негодность, и им просто не в чем было выйти. И представьте себе, что эти люди, похитив, по разным данным, от 250 до 341 тысячи рублей огромные деньги по тем временам, похитили их с одной целью доставить их Ленину. И сделал это знаменитый Камо-Тер-Петросян. Деньги к Ленину попали, и тут начались большие проблемы. Поскольку часть денег была в 500-рублевках. Иногда в литературе встречаются утверждения, что все деньги были в 500-рублевках, а номера их были переписаны, известны. На самом деле 500-рублевок было 100 тысяч. Сумма немаленькая. Как их разменять? И созрел план чтобы в разных городах Европы в один день пришли представители большевистского центра — это была партия внутри партии, была единая РСДРП, у которых была своя касса и своя единая политика. И как мы видим, плевать они хотели на постановления о том, что нельзя грабить банки, не говоря уже о частных лицах, и дискредитировать революцию. Деньги были нужны, и они были важнее. И вот в один день в разных городах Европы, действительно, пришли представители большевистского центра разменивать 500-рублевки. И почти все были арестованы. В том числе будущий нарком иностранных дел СССР, Максим литвинов. Потом, начиная с 17 года и позднее, ему это все время вспоминали как человека, арестованного в свое время за попытку разменять ворованные купюры. Но история немножко странная — уж больно синхронно сработала полиция в разных странах, тут явно не обошлось без внутреннего освещения, говоря языком охранки. И действительно, очень близким к большевистскому центру был человек, известный в миру под именем доктора Якова Житомирского, по партийной кличке Отцов, а по охранной кличке почему-то Доде, может быть, в честь французского писателя. Вот этот самый Житомирский исправно освещал ситуацию среди социал-демократов. И, вероятно, не без его информации случилось то, что случилось. Любопытно, что самому Житомирскому-Отцову-Доде удалось одну 500-рублевку разменять. Он в одном немецком курортном городке занимался врачебной практикой, к нему привыкли, уважаемый человек, врач профессия заслуженная , и в местном отделении банка ему эту купюру разменяли. Но потом, через какое-то время, спохватились, и хотя он уже уехал из этого городка, ему отправили ее по почте с объяснительным письмом. Но Отцов вернул деньги полученные в банк, но самое неприятное для него было в том, что часть купюр, у него оказавшихся, он передал в Департамент полиции, вернул. И тут у товарищей по партии возникли какие-то подозрения они сочли, что дело нечисто, и он деньги каким-то образом присвоил. Началась паника что делать. И в качестве того, что Отцов эти купюры уничтожил, он предъявил товарищам по партии присланные ему из Петербурга уголки купюр, которые там отрезали и выслали ему опять-таки по почте вот такая детективная история.
С.БУНТМАН: Замечательная история.
С.БУДНИЦКИЙ: Замечательная. И большевики подвергались резкой критике со стороны своих более умеренных товарищей-меньшевиков, и даже речь шла о партийном суде над Лениным и над большевиками, которые, несмотря на партийный запрет, не брезгуют эксами и грабленными деньгами.
С.БУНТМАН: Многие задают вопрос о Камо, о смерти Камо вы когда-нибудь изучали этот вопрос?
С.БУДНИЦКИЙ: Он ехал на велосипеде, в него врезалась машина, и отбросила на фонарный столб, и от полученных травм он скончался. Естественно, возникали версии об убийстве. Но, насколько мне известно, подтверждения эти версии не получили. Вообще, в эпоху перестройки и перестроечный период, появилась такая тенденция то, что один из моих сыновей называет «всех убили». Как будто человек не мог по своей воле покончить собой как Маяковский и Есенин, например. Их непременно должны были убить. С Камо то же самое.
С.БУНТМАН: Но о том, что Камо убили, говорили и раньше. Люди, хорошо знавшие Камо, об этом много говорили. Я знаю, что у нас в семье были знакомы с Тер-Петросяном, и эту историю я знаю с детства об этом говорила бабушка.
С.БУДНИЦКИЙ: Слухов ходило и ходит множество. Но я стараюсь оперировать документами. Версии о том, что Камо был убит, а не погиб в результате несчастного случая, это не более чем версия, основанная на домыслах. Иногда говорят, что Сталин хотел убрать тех людей, которые знали его по Закавказскому периоду, о его разбойном прошлом. Кстати, Ленин называл Камо «Кавказский разбойник». Вы знаете, в 20-е годы это не считалось отрицательным моментом, это была доблесть. И в 20-е годы, если мы почитаем литературу, люди совершенно спокойно писали об участии в терактах, об участии в эксах. Там шла борьба за право быть цареубийцей сколько людей претендовали на то, что именно они застрелили императора или наследника. Это потом стало стыдным быть таким. И сталинская фраза — «Если мы будем воспитывать людей на примере «Народной воли», то воспитаем террористов» — вызвана была тем, что на столе Леонида Николаева, убийцы Кирова, нашли портрет Андрея Желябова, лидера «Народной воли». И последовали оргвыводы было закрыто общество «Бывших каторжан и ссыльнопоселенцев». Закрыли журнал «Каторга и ссылка», народничество было объявлено злейшим врагом марксизма, а терроризм, естественно, всячески осуждался. Из метода революционной борьбы, легитимного он стал табу, его осуждали, и большевики как бы считались не имевшими никакого отношения ни к терроризму, ни к эксам. И тогда это исчезает из литературы.
С.БУНТМАН: А убийство Кирова насколько оно было убийством-одиночкой, или это было организовано?
С.БУДНИЦКИЙ: Вы мне задаете вечные вопросы. Знаете, я вообще скептик в отношении теорий заговоров. Киров был произведением Сталина, это был верный соратник, человек, которого Сталин сделал тем, кем он стал. Конечно, трудно влезть в голову Сталина, но я не вижу никакого смысла в организации им убийства того человека, который служил ему верой и правдой. Зачем? В таких действиях должны быть какие-то рациональные мотивы. Сталин не был безумцем и сумасшедшим была и такая версия.
С.БУНТМАН: Но не без навязчивых идей.
С.БУДНИЦКИЙ: Но в медицинском смысле нет. И в действиях Сталина обычно прослеживается определенная логика логики в убийстве Кирова не вижу. Может быть, заблуждаюсь, не знаю.
С.БУНТМАН: Может быть. Может быть, это объяснялось необходимостью очередной чистки, что последовали, чтобы показать весь ужас того, что делают враги и террористы. И при этом убрать сильно популярную фигуру объясняют также ведь и тем, что 17-й съезд показал сильную популярность Кирова. Но мы выслушали ваше мнение. И вопрос от Николая был ли Гапон агентом охранки, что вам известно?
С.БУДНИЦКИЙ: Гапон, несомненно, был агентом охранки, хотя временами он выходил из-под ее контроля. Это достаточно долгий разговор, но в начале 20-го века возникла теория «полицейского социализма», ее творцом был С.В.Зубатов, начальник Московского охранного отделения, человек несомненно талантливый он полагал, что нужно упредить революционеров, и самим организовать рабочее движение, канализировать его, чтобы рабочие занимались решением экономических проблем, а не политических. Кстати, любопытно, что в 905 г. комиссия, созданная по рабочему вопросу, государственная, — одной из ее рекомендаций было разрешение стачек и забастовок, поскольку правительство понимало, что забастовки по экономическим мотивам отвлекают рабочих от политической борьбы. Когда нет иного способа разрешения противоречий, они могут связаться с революционерами и поддаться этой самое революционной пропаганде. Гапон был одним из таких персонажей, на которого делали ставку в отвлечении рабочих от политической борьбы в направлении их на путь истинный. На каком-то этапе получилось так, что Гапон вышел из-под контроля, и стихия вот этого рабочего движения января 1905 года, видимо, захватила и его. И когда он шел во главе колонны к Зимнему дворцу, он, конечно, шел не как агент-провокатор, а как выразитель, — как ему казалось, — интересов этих самых масс. После расстрела Гапон стал самым популярным человеком в России во всяком случае, в революционной среде. С ним искали встречи и встречались Ленин, Плеханов, и Бог знает, кто каждый хотел иметь Гапона как знамя в своих рядах. Но это очень быстро кончилось. Гапон оказался человеком, политически подготовленным очень плохо, быстро кончились огромные деньги, которые стекались к нему с разных сторон, пожертвования, и Гапон опять связался с охранниками, в частности, встречался с Рачковским, вновь вернувшимся на службу, с генералом Герасимовым, начальником Охранного отделения Петербурга, самым способным розыскником России, но кончилось это все плохо. Когда Гапон пытался вовлечь в эти дела Петра Ротенберга, того самого инженера, эсера, который вытащил его 9 января из-под пуль и вывез за границу — кончилось это тем, что Гапон был повешен на даче в Озерках под Петербургом, где и обнаружен через месяц.
С..БУНТМАН: Дмитрий спрашивает: «За убийством Великого князя Сергея стояла также охранка, как и за убийством Плеве?»
С.БУДНИЦКИЙ: Ни за убийством Плеве, ни за убийством Великого князя Сергея Александровича не стояла охранка, за ними стояла боевая организация партии «Социалисты-революционеры». То, что глава боевой организации, Азеф, в это время был агентом охранки, не означает, что он действовал в момент организации убийства как представитель этой самой охранки. Азеф вилял, и если бы все его покушения заканчивались неудачно, то его жизнь могла прекратиться весьма быстро. Поэтому он и играл на две стороны. Это, конечно, очень сжатый ответ, и Азеф гораздо более сложная фигура, но, тем не менее, несомненно, что не охранка организовывала убийство Плеве и Великого князя Сергея.
С.БУНТМАН: «Можно ли разделить понятия сотрудник и агент?», — спрашивает Виктор
С.БУДНИЦКИЙ: Были понятия «штучники» это те, которые время от времени давали сведения. Были понятия «осведомители» которые извне освещали, а были сотрудники. Сотрудник и агент, по существу, то же самое это те люди, которые были внедрены в революционные организации, или были завербованы, будучи уже революционерами, или, будучи сотрудниками, вошли в состав революционных организаций. Азеф, кстати, был таким инициативником, в свое время предложившим в письменном виде свои услуги полиции. Вообще личность фантастическая, и свою карьеру он начал с того, что продал бочку масла, которую ему дали на комиссию, и сбежал за границу, где на вырученные деньги некоторое время учился в политехникуме. Потом деньги кончились, и он написал письмо в департамент, и предложил свои услуги освещать различные студенческие группы, революционные или полуреволюционные и просто сомнительные. Его вычислили. Были своего рода профессионалы, поняли, кто это, и ответили ему на его собственное имя, а не на псевдоним, которым он предлагал свои услуги, продемонстрировав, что все знают и всюду его достанут. Ему предложили поначалу 50 рублей в месяц, и Азеф постепенно дослужился до чинов немалых был одно время членом ЦК, и был главой боевой организации, и жалование получал к концу службы на уровне министра. И думаю, что был, наверное, для правительства ценнее многих министров.
С.БУНТМАН: Еще две темы, которые открывают нам выход в следующую передачу, судя по всему Елена просит нас рассказать про «Протоколы Сионских мудрецов». Думаю, что мы это сделаем в следующий раз. И специальная просьба от Валерия «Рассказать о деятельности агента охранки Манусевича-Мануйлова, который работал в Париже по контрразведывательной линии против Римского католического духовенства».
С.БУДНИЦКИЙ: Он работал не только против духовенства, он и с японцами работал, и многое другое делал.
С.БУНТМАН: Так что давайте мы просто продолжим наш разговор.
С.БУДНИЦКИЙ: Хорошо.
С.БУНТМАН: Итак, у нас в эфире сегодня был Олег Будницкий, доктор исторических наук, мы продолжим наш разговор в программе «Не так», совместной с журналом «Знание-Сила», опять пойдем в архивы через неделю. Спасибо большое.

Охранное отделение появилось в России в 1860-х годах, когда страну захлестнула волна политического террора. Постепенно царская охранка превратилась в тайную организацию, сотрудники которой, помимо борьбы с революционерами, решали свои частные задачи.

Специальная агентура

Одну из важнейших ролей в царской охранке играла так называемая специальная агентура, незаметная работа которой позволяла полиции создать эффективную систему слежки и профилактики оппозиционных движений. В их число входили филеры – «агенты наружного наблюдения» и стукачи – «вспомогательные агенты».

Накануне Первой мировой войны насчитывалось 70 500 стукачей и около 1000 филеров. Известно, что ежедневно в обеих столицах на службу выходило от 50 до 100 агентов наружного наблюдения.

На место филера был довольно строгий отбор. Кандидат должен был быть «честным, трезвым, смелым, ловким, развитым, сообразительным, выносливым, терпеливым, настойчивым, осторожным». Брали обычно молодых людей не старше 30 лет с неприметной внешностью.

Стукачей нанимали большей частью из среды швейцаров, дворников, конторщиков, паспортистов. Вспомогательные агенты обязаны были доносить о всех подозрительных личностях работавшему с ними участковому надзирателю.
В отличие от филеров стукачи не были штатными сотрудниками, а поэтому постоянного жалования не получали. Обычно за сведения, которые при проверке оказывались «основательными и полезными», им выдавалось вознаграждение от 1 до 15 рублей.

Иногда с ними расплачивались вещами. Так, генерал-майор Александр Спиридович вспоминал, как купил одному из осведомителей новые калоши. «И проваливал же он потом своих сотоварищей, проваливал с каким-то остервенением. Вот что наделали калоши», – писал офицер.

Перлюстраторы

Были в сыскной полиции люди, выполнявшие довольно неблаговидную работу – чтение личной переписки, называемую перлюстрацией. Эту традицию еще до создания охранного отделения ввел барон Александр Бенкендорф, называя ее «делом весьма полезным». Особенно активным чтение личной переписки стало после убийства Александра II.

«Черные кабинеты», созданные еще при Екатерине II, работали во многих городах России – Москве, Санкт-Петербурге, Киеве, Одессе, Харькове, Тифлисе. Конспирация была такова, что сотрудники этих кабинетов не знали о существовании контор в других городах.
Некоторые из «черных кабинетов» имели свою специфику. Согласно газете «Русское слово» за апрель 1917 года, если в Санкт-Петербурге специализировались на перлюстрации писем сановников, то в Киеве изучали корреспонденцию видных эмигрантов – Горького, Плеханова, Савинкова.

По данным за 1913 год было вскрыто 372 тыс. писем и сделано 35 тыс. выписок. Такая производительность труда поражает, учитывая, что штат перлюстраторов составлял всего 50 человек, к которым присоединялись 30 почтовых работников.
Это была довольно продолжительная и трудоемкая работа. Иногда письма приходилось расшифровывать, копировать, подвергать действию кислот или щелочей, чтобы выявить скрытый текст. И только затем подозрительные письма переправлялись розыскным органам.

Свои среди чужих

Для более эффективной работы охранного отделения Департамент полиции создал разветвленную сеть «внутренней агентуры», внедряющейся в различные партии и организации и осуществляющей контроль над их деятельностью. Согласно инструкции по вербовке секретных агентов предпочтение отдавалось «подозревавшимся или уже привлекавшимся к политическим делам, слабохарактерным революционерам, разочаровавшимся или обиженным партией».
Оплата секретных агентов варьировалась от 5 до 500 рублей в месяц в зависимости от статуса и приносимой пользы. Охранка поощряла продвижение своих агентов по партийной лестнице и даже помогала им в этом деле арестом членов партии, стоящих рангом выше.

С большой осторожностью в полиции относились к тем, кто добровольно изъявлял желание послужить охране государственного порядка, так как в их среде оказывалось много случайных людей. Как показывает циркуляр Департамента полиции, в течение 1912 года охранка отказалась от услуг 70 человек «как не заслуживающих доверия». К примеру, завербованный охранкой ссыльный поселенец Фельдман на вопрос о причине дачи недостоверной информации ответил, что находился без всяких средств к существованию и пошел на лжесвидетельство ради вознаграждения.

Провокаторы

Деятельность завербованных агентов не ограничивалась шпионажем и передачей сведений полиции, они нередко провоцировали действия, за которые можно было бы арестовать членов нелегальной организации. Агенты сообщали о месте и времени акции, и подготовленной полиции уже не составляло труда задержать подозреваемых. По мнению создателя ЦРУ Аллена Даллеса, именно русские подняли провокацию до уровня искусства. По его словам, «это было главное средство, с помощью которого царская охранка нападала на след революционеров и инакомыслящих». Изощренность русских агентов-провокаторов Даллес сравнивал с персонажами Достоевского.

Главным российским провокатором называют Евно Азефа – одновременно агента полиции и руководителя партии эсеров. Его не без оснований считают организатором убийств Великого князя Сергея Александровича и министра внутренних дел Плеве. Азеф был самым высокооплачиваемым секретным агентом в империи, получая 1000 руб. в месяц.

Весьма успешным провокатором стал «соратник» Ленина Роман Малиновский. Агент охранки регулярно помогал полиции выявлять местонахождение подпольных типографий, сообщал о тайных собраниях и конспиративных встречах, но Ленин все не желал верить в предательство товарища. В конце концов, при содействии полиции Малиновский добился своего избрания в Государственную Думу, причем как член большевистской фракции.

Странное бездействие

С деятельностью тайной полиции были связаны события, которые оставили о себе двусмысленное суждение. Одним из них стало убийство премьер-министра Петра Столыпина. 1 сентября 1911 года в Киевском оперном театре анархист и секретный осведомитель охранки Дмитрий Богров без всяких помех двумя выстрелами в упор смертельно ранил Столыпина. Причем в этот момент рядом не было ни Николая II, ни членов царской семьи, которые по плану мероприятий должны были находиться с министром
.

По факту убийства к следствию были привлечены глава Дворцовой охраны Александр Спиридович и начальник киевского охранного отделения Николай Кулябко. Однако, по поручению Николая II следствие было неожиданно прекращено.
Некоторые исследователи, в частности Владимир Жухрай, считают, что Спиридович и Кулябко были напрямую причастны к убийству Столыпина. На это указывает немало фактов. Прежде всего, подозрительно легко опытные сотрудники охранки поверили в легенду Богрова о неком эсере, собирающемся убить Столыпина, и более того, позволили ему с оружием попасть в здание театра для мнимого разоблачения предполагаемого убийцы.

Жухрай утверждает, что Спиридович и Кулябко не только знали о том, что Богров собирается стрелять в Столыпина, но и всячески этому содействовали. Столыпин, видимо, догадывался, что против него зреет заговор. Незадолго до убийства он обронил такую фразу: «меня убьют и убьют члены охраны».

Охранка за рубежом

В 1883 году в Париже была создана зарубежная охранка для наблюдения за русскими революционерами-эмигрантами. А следить было за кем: это и вожди «Народной воли» Лев Тихомиров и Марина Полонская, и публицист Петр Лавров, и анархист Петр Кропоткин. Интересно, что в агентуру входили не только приезжие из России, но и вольнонаемные французы.

С 1884 по 1902 годы зарубежную охранку возглавлял Петр Рачковский – это годы расцвета ее деятельности. В частности, при Рачковском агенты разгромили крупную народовольческую типографию в Швейцарии. Но Рачковский оказался замешан и в подозрительных связях – его обвиняли в сотрудничестве с правительством Франции.

Когда директор Департамента полиции Плеве получил донесение о сомнительных контактах Рачковского, он немедля направил в Париж генерала Сильвестрова для проверки деятельности начальника зарубежной охранки. Сильвестров был убит, а вскоре нашли мертвым и агента донесшего на Рачковского.

Более того, Рачковский подозревался в причастности к убийству самого Плеве. Несмотря на компрометирующие материалы, высокие покровители из окружения Николая II смогли обеспечить неприкосновенность тайного агента.

ОХРАНКА, охранки, жен. (разг.). Разговорное название Охранного отделения; см. охранный. Царская охранка. Агент охранки. Служащий охранки. || перен. Подобное же учреждение в других странах. Берлинская охранка. Толковый словарь Ушакова. Д.Н.… … Толковый словарь Ушакова

Иосиф Иремашвили (груз. იოსებ ირემაშვილი, нем. Iosseb Iremaschwili; 1878(1878) 1944) грузинский политик и мемуарист, известный книгой воспоминаний о детстве и юности И. В. Сталина. Содержание 1 Биография … Википедия

И, ж. разг. Охранное отделение. Царская охранка. □ Охранка постаралась перед войной разгромить и разогнать большевистские организации. Вс. Иванов, Пархоменко … Малый академический словарь

Одна из форм национальной и религиозной нетерпимости, выражающаяся во враждебном отношении к евреям (См. Евреи). А. принимал в ходе истории различные формы от религиозного и психологического предубеждения и сегрегации (См. Сегрегация),… … Большая советская энциклопедия

Ной Николаевич (псевд. Костров, Джордж, А. Н.) (1870 1953) социал демократ, лидер груз. меньшевиков. Из дворян. Окончил Тифлисскую духовную семинарию, затем учился в Варшавском вет. ин те. В 90 х гг. входил в группу Месаме даси. Будучи арестован … Советская историческая энциклопедия

ПРОВОКАТОР, провокатора, муж. (лат. provocator вызыватель, побудитель). 1. Тайный агент политического сыска или вообще какой нибудь вражеской организации, применяющий провокацию. « Царское правительство использовало поражение революции, чтобы… … Толковый словарь Ушакова

ШПИОНИТЬ, шпионю, шпионишь, несовер. Заниматься шпионажем, сыском, слежкой, выслеживанием. «Подлые иуды провокаторы, которых царская охранка засылала в рабочие и партийные организации, шпионили изнутри и предавали революционеров.» История ВКП(б) … Толковый словарь Ушакова

Возможно, эта статья или раздел требует сокращения. Сократите объём текста в соответствии с рекомендациями правил о взвешенности изложения и размере статей. Дополнительные сведения могут быть на странице обсуждения … Википедия

У этого термина существуют и другие значения, см. Розы Люксембург. Роза Люксембург Rosa Luxemburg … Википедия

Симпатические (невидимые) чернила это чернила, записи которыми являются изначально невидимыми и становятся видимыми только при определенных условиях (нагрев, освещение, химический проявитель и т. д.). Одним из наиболее… … Википедия

Книги

• Великий Столыпин. Не великие потрясения, а Великая Россия (подарочное издание) , Сергей Степанов. Подарочное издание в кожаном переплете с золотым тиснением, трехсторонним окрашенным обрезом и шелковым ляссе. Книга содержит сертификат, удостоверяющий, что данная книга является…
• Революция 2. Книга 2. Начало , А Сальников. 1916 год. Измученная войной Российская империя на пороге новых потрясений. Английские Хранители и петроградские масоны, британская разведка и царская охранка - от этихсил зависит исход войны.…