Журнал русское воскресение на алтарь отечества мальцев. «Алтарь Отечество»: посещение могилы воина Евгения Родионова в с
История его создания восходит из инициативы группы нижегородских и балахнинских общественных деятелей и писателей, решивших отмечать подвиг ополчения Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского, освободивших Москву от польско-литовской оккупации в 1612 году.
Они с группой творческой молодежи с 2001 года «походом» на автобусе повторяли маршрут нижегородского ополчения. Путь их пролегал из Нижнего Новгорода в Москву через Балахну, Юрьевец, Кинешму, Кострому, Ярославль, Переславль-Залесский, Сергиев Посад.
В столице 4 ноября, в день обретения Казанской иконы Божьей Матери, покровительницы нижегородского ополчения, и решающей победы над врагом, они возлагают цветы к памятнику Минину и Пожарскому, что украшает Красную площадь.
Все эти годы им активно помогает нижегородское землячество в столице, руководимое Виктором Александровичем Карпочевым. Именно эта инициатива, поддержанная на правительственном уровне, стала основой образования государственного праздника День народного единства.
Восемь лет назад отбор молодежи для участия в этой культурно-патриотической акции стал осуществляться на конкурсной основе. Поездка в Москву стала своеобразной наградой для молодых за победу в межрегиональном творческом конкурсе, проводимом партнерством «Алтарь отечества».
В 2014 году восьмой смотр-конкурс проходил под патронажем и при финансовой поддержке министерства культуры Нижегородской области в два этапа: зональный (29 районов, а также Кострома, Рязань, Муром) в мае и финальный в сентябре.
Итоговый конкурс в Балахне открывал 25 сентября и подводил его итоги 26 сентября министр культуры Нижегородской области Сергей Горин. Молодые таланты и наши надежды на будущее состязались в четырех номинациях: художественное слово, патриотическая песня, видео-презентации, изобразительное искусство.
Акция «Алтарь Отечества» уникальна в своей культурно-просветительской сути. Победители во время поездки не почивают на лаврах, не зевают по сторонам во время экскурсий по городам, в которых останавливаются «ополченцы» (так они себя называют), музеям, художественным галереям и другим примечательным местам истории и культуры нашей родины. Они в поте лица своего работают.
Молодые демонстрируют свои таланты в концертах, собирающих полные залы в городах-остановках. Тут и раздольная русская песня, и удалой искрометный танец, и художественное чтение. Вот уж воистину «песня нам строить и жить помогает».
Трудно сегодня сказать о помощи песни в конкретном строительстве (например, заводов и фабрик), но в строительстве души и праведной жизни - точно помогает. Автор этих строк видел слезы на глазах пожилых зрителей, слышал воодушевленные громкие аплодисменты, крики и даже свист молодых поклонников и ценителей русской культуры. В Москве, в доме культуры «Москвич» автомобильного завода демонстрировались картины нижегородских и не только художников.
Ко мне подошел пожилой москвич, и мы вместе, обсуждая достоинства той или иной картины, обошли всю экспозицию. На концерте сидели рядом, и я нет-нет, да и взглядывал на него, оценивая его реакцию, и остался ею премного довольным. Прощаясь, он сказал:
Мне кажется, я помолодел…
Действительно, от звонких голосов певиц и певцов современного «ополчения» воскресает душа. Трудно не восхититься, услышав хорошо поставленный голос Рузанны Ворониной, исполнившей молитву в честь 700-летия со дня рождения Сергия Радонежского, незабываемые голоса и песни Татьяны Смирновой и Татьяны Маруниной, Анны Рачковой, Маши Беляевой, Михаила Дормидонтова.
А как отточены движения танцоров из ансамбля «Радуга» детской школы искусств «Созвездие», что в Автозаводском районе - залюбуешься.
В заключение каждого концерта (Юрьевец, Кинешма, Кострома, Арзамас, Муром, Москва и другие) все участники исполняют гимн ополчения, слова и музыку которого написал бессменный руководитель этой замечательной акции Владимир Игоревич Блинков.
Этот факт имеет особый символический подтекст. Руководитель партнерства - не только официальное лицо и организационный мотор, но и творческая натура.
Последние два года акция немного отошла от привычного маршрута нижегородского ополчения, вовлекая в него новые города. В каждом из них проводились экскурсии в православные храмы, музеи.
Все это воспитывает гордость за прекрасную и героическую историю родной Отчизны, за достижения ума лучших ее представителей, формируют созидательное мировоззрение, и нужно всегда помнить, что для светлого облика России нужны, очень нужны настоящие патриоты и деятельные люди.
Русская культура во все времена строилась на чувстве и сердце, на вольной совести и непринуждённой молитве, что, собственно, и позволило ей обрести удивительную силу. Огромную роль в становлении русской культуры сыграло меценатство.
В прошлые века на земле нашего края было два рода, которые до неузнаваемости преобразили нашу местность. И жизнь древнего дворянского рода Юсуповых, и жизнь новой элиты народившейся после отмены крепостного права купцов Харитоненко была посвящена служению Отечеству. Два человеческих рода, невзирая на свое разное происхождение, в своей жизни руководствовались одной непреложной истиной: «Кто одел голого, накормил голодного, посетил заключенного, тот Меня одел, Меня накормил, Меня посетил» (Евангелие от Матфея 25:34-46). Преподобный Исаак Сирин писал что «ничто не может так приблизить сердце к Богу как милостыня», а благотворители, по словам святителя Иоанна Златоуста всегда «подавали ее с радостью думая, что и сами они больше получают, чем отдают». Ведь по убеждению Иоанна Златоуста, «подлинно не так вода по природе своей омывает нечистоты тела, как милостыня силою своею обтирает нечистоты души». Быть может, поэтому для нас и сегодня остаются, столь важны слова вселенского святителя Василия Великого «нет пользы от благотворительности, о которой трубят трубою», потому как «творящий милостыню, чтоб прославлену быть людьми берет мзду; он уже не милостынодатель, он щедр».
Юсуповы занимались просвещением русского народа через собрание своих коллекций, материально поддерживали талантливых художников. Новая элита идёт по тому же пути. И Юсуповы, и Харитоненко создают новые имения, привлекая лучших художников, скульпторов, архитекторов.
Я уже упоминал о том, что моё знакомство с Виктором Ивановичем Иванчихиным состоялось, когда он работал в городской службе занятости населения и помогал восстанавливать работу на многих предприятиях края. Чем ближе я знакомился с этим человеком, тем более восхищался его талантами, его широким сердцем. Открытием стало для меня, что в конце 90-х годов прошлого века Виктор Иванович на личные сбережения выпустил открытки дореволюционного Белгорода, выступал по областному радио с рассказами о его прошлом. Такая преданная любовь к славной истории нашей земли влекла меня к этому бесконечной душевной теплоты и доброты человеку. Дружеские доверительные отношения между нами быстро проросли, я думаю, ещё и потому, что предприятие, на котором я тогда работал, было связано с историей нашего края: до революции оно принадлежало знаменитому роду Юсуповых.
Здесь, в районе, где я работал, Юсуповы в своё время построили сахарный и кирпичный заводы, механические сельскохозяйственные мастерские, предприятия по выделке кож и овчины, суконную, кружевную и две ковровые фабрики, ветряные и механические мельницы, кузницы, проложили железные дороги и построили шесть железнодорожных станций. Открыли церковно-приходскую и железнодорожные школы, земскую больницу, построили жилые дома в слободе Ракитная и на железнодорожном узле Готня, возвели в 1840 году дворцовый комплекс с великолепным парком и тремя каскадными прудами, а в 1832 году - Успенскую церковь и Свято-Никольский храм в слободе Ракитное. Эта слобода была центром управления имениями в Курской, Воронежской, Харьковской и Полтавской губерниях. Свято-Никольский храм, дворцовый комплекс, здание сельскохозяйственного управления и железнодорожный вокзал на Готне вместе с домом управляющего кирпичным заводом, выполненным в классическом стиле, с четырьмя массивными колоннами, удерживающими выступающий фронтон, в котором всегда останавливались все прибывающие к Юсуповым, были визитными карточками посёлков Ракитное и Пролетарское.
Когда завод, наконец-то, задышал и начал выпускать керамический кирпич, я решил пригласить Иванчихина на Готню. Тщательно обдумывал я каждую деталь предстоящей встречи: мне хотелось рассказать ему, служителю муз, о художниках и музыкантах, о писателях и поэтах, чьи имена были тесно связаны со знаменитым родом, делавшим всё возможное для процветания моего края.
В детстве от стариков, доживавших свой век на моём родном хуторе, я не раз слышал рассказы о нравах, царивших в экономии князей Юсуповых. Если управляющий экономии, приближаясь на бричке, работавшего в поле заприметил отдыхающим, тот ни в коем случае не должен был вскакивать и создавать видимость усердного работника, в противном случае его могли к вечеру не досчитаться. Но вся старая гвардия хуторских работников Басова трудовую деятельность в экономии считала за оказанное им большое доверие, а работу на полях знаменитых князей Юсуповых признавала за великую честь.
О Николае Борисовиче Юсупове-старшем я много знал из ранее прочитанных книг. Он часто выезжал за границу, знакомился в Европе с видными писателями и философами, со знаменитыми художниками и скульпторами. Юсупов был знатным дворянином и доброжелательным человеком, очень образованным и трудолюбивым. Приобретение имения Архангельское, по мнению самого князя, «окончательно сделало его москвичом». Под маской пожилого сановного вельможи он мастерски скрывал незаурядные способности психолога и отточенный ум политика-практика, талантливого организатора и рачительного хозяина с хорошим духовным кругозором, который на многое в своей эпохе влиял, потому что хорошо знал не одну «тайную кнопку» отечественной государственной машины.
Первый поэт России Пушкин и уцелевший «осколок золотого века Екатерины» Юсупов провели немало времени в откровенных разговорах. Поэт с прекрасными порывами души и многомудрый консерватор-государственник, всегда выступавший за поступательное движение не переворотных реформ, нашли общий язык и с удовольствием проводили время в умных уединённых беседах. Стало быть, и появление искренних слов «мой Юсупов» в одном из писем Александра Сергеевича не было никакой случайностью - здесь, скорее всего, было проявление его близости к человеку, родственного ему по духу. Юсупов лучше многих улавливал мятежные настроения Пушкина, отдавая себе отчёт в том, что его душевное состояние является скорее проявлением болезни молодости, чем осознанным политическим выбором. Это ему поэт посвятил стихотворение «К вельможе».
Юсуповы во все века не только активно проявляли себя на государственной службе, но и важной частью своей жизни считали увлечение коллекционированием и меценатство. В собраниях этих тонких ценителей искусства было сосредоточено всё лучшее европейских школ. В России знакомились с передовой театральной и музыкальной культурой не без помощи богатого рода Юсуповых. Но быть меценатом значило обладать особым даром интуиции, активности и предприимчивости, видеть и продвигать в отечественной культуре то, что имело непреходящее значение. Профессионализм Юсупова с этой точки зрения был равен таланту. Россия была богата такими талантами.
Вот, например, художник Ю. М. Васнецов одобрительно отзывался о меценате Савве Мамонтове, отмечая его жилку зажигать энергией расположенное к нему окружение. Бог дал ему особый дар возбуждать творчество других. Современники П. М. Третьякова отмечали в нём, на первый взгляд, простом человеке, особый талант покровителя искусств. Он, не имея специального образования, обладал удивительным чутьём находить талантливых художников и на своих плечах один вынес всю школу передвижников. Когда художники шли за его гробом, все молчали. Слова были лишними, была глубокая скорбь: от них ушёл верный помощник, дававший возможность материальной поддержкой заниматься каждому любимым делом.
Жизнь таких людей, по словам служителей церкви, была целиком отдана служению своему Отечеству. Художник Валентин Серов, писавший портрет княгини Зинаиды Юсуповой в Архангельском, однажды сделал ей комплимент: «Если бы все богатые люди, княгиня, были похожи на вас, то не осталось бы места несправедливости». Многие покровители искусств, в том числе и Юсуповы, смотрели на свою увлечённость как на выполнение особой миссии, возложенной на них Богом и судьбой. Бог дал богатство в пользование, но он и потребует по нему отчёта. Меценатству отводилась особая роль в общественной жизни государства, ведь любители искусства не просто поддерживали человека в бедности - они поддерживали его природный талант, его незаурядные способности. У музыканта, художника, писателя и учёного появлялась возможность творить.
Приглашая Виктора Ивановича на Готню, я встретился с ним, чтобы обсудить время и детали нашей поездки. В тот день Виктор Иванович не только не отпускал меня своими разговорами о создании Юсуповского имения Архангельское, но и многое рассказал о семье крупных сахарозаводчиков Харитоненко, сыгравших не менее важную роль в развитии нашего Отечества. Купец, он по духу своей профессии должен быть лёгким и открытым, во всех делах обязан быть большим знатоком, зная во всём ходы и выходы, а для этого надо о многом быть наслышанным и во многом осведомлённым. Только таким людям и карты в руки. Рассказывая о появлении в 19 веке новой элиты, Виктор Иванович ссылался на статью Стасова, посвящённую меценату П. И. Третьякову, где говорилось, что «выросла иная порода купеческой семьи, у которых, невзирая на богатство, всегда было мало охоты до пиров, до всякого нелепого прожигания жизни; было влечение ко всему научному и художественному. И вот эти люди ищут себе постоянных товарищей и знакомых в среде интеллигентной, истинно образованной и талантливой, проводят много времени с писателями и художниками, интересуются созданиями литературы, науки и искусства». Вспомнил Виктор Иванович и высказывания историка М. П. Погодина о том, что «наши купцы не считали своих пожертвований и тем самым лишали народную летопись прекрасных страниц. Но если бы сосчитать то, что они сделали за то столетие, то они составили такую цифру, какой должна бы поклониться и вся Европа».
Именно таким покровителем был Иван Герасимович Харитоненко. Как благородный человек он не выставлял свои пожертвования напоказ и не любил чествований по этому поводу. Многим позже я прочитал о нём у харьковского архиепископа Амвросия: «Почивший был незнатного происхождения, но тем поразительнее сближение первой и второй половины его жизни - бедность и простота, богатство и великолепие… В жизни его была особенность, выделяющая его среди остальных. Он не получил научного образования. Но в нём поражало развитие ума и разнообразные сведения, приобретённые путём самообразования. Он порядочно любил Отечество и имел верные понятия о средствах устроения его благополучия. Иван Герасимович страстно любил коммерческую деятельность, как учёный любит свою науку, как художник любит своё художество. Он радовался, что его учреждения красивы, что его поля ухожены, что у тысяч крестьян, работавших на его полях, нет казённых недоимок. Его состояния были обширны. Он остерегался тщеславия и не имел пристрастия к светским удовольствиям. Он делил своё время на труд и тихое отдохновение в кругу семьи». Простолюдин Иван Герасимович Харитоненко дал образование своему сыну в Германии и сделал его патриотом своей страны.
Художник Михаил Нестеров, хорошо знавший семью Харитоненко, написал следующие слова об этом человеке: «Он своим огромным умом обогатил себя и сумел найти разумное применение накопленным миллионам: приюты, больницы, богадельни, училища гражданские и военные вырастали в Сумах одно за другим. Тысячи людей около Харитоненок нашли безбедное существование».
В обители Харитоненко, приютившейся в живописном лесном массиве на берегах реки Мерчик в Богодуховском районе Харьковской губернии, всегда царили щедрость и доброта. Здесь, в усадьбе Натальевка, всё было тщательным образом спланировано и с любовью исполнено. Харитоненко, доказавший всем, что можно быть известным на всю Россию и в глубокой провинции, от природы обладал хорошим вкусом. Никогда не скупился он приглашать в свои владения лучших мастеров Российской империи ради создаваемой ими красоты, восхищавший человеческий глаз. Здесь работали знаменитый скульптор С. К. Коненков, своим мастерством заслуживший имя русского Родена, и архитектор А. В. Щусев. Появившаяся посреди живописного парка в 1913 году редкостная по красоте церквушка по проекту А. В. Щусева стала настоящим украшением усадьбы Харитоненко. Купол её был увенчан крупной маковкой, гармонично сочетавшейся с четырехсотлетним дубом, господствующим патриархом лесов, и стройными золотистыми колоннами мачтовых сосен. Архитектура церкви перекликалась с древнерусским культовым зодчеством. Для Харитоненко было важно, чтобы создавались такие произведения искусства, при виде которых появлялись мысли о памяти предков, о неразделимом во все времена единении народа. Русские эмигранты, оказавшиеся после событий, потрясших Россию, в изгнании, создали двойник этой поистине лебединой песни А. В. Щусева во Франции на Лазурном берегу в городе Ницца как символ вечной тоски по Родине.
О необыкновенной красоте усадьбы Натальевка я был наслышан ещё от своих знакомых в годы своей учебы в авиационном институте города Харькова. Студенты, побывавшие в этом уголке, в один голос утверждали, что усадьба эта - настоящий рай, созданный человеческими руками. Чего только стоил плодовый сад, разбитый на склонах яра! Пять полукружных террас, сориентированных в сторону юга, закреплённых прочной кирпичной кладкой с отводящими медными дренажами, совершали чудо. Солнечное тепло, накапливаемое в течение светового дня кирпичными стенами, не позволяло растениям погибать в ночное время. Своеобразный амфитеатр защищал деревья от северных ветров и обеспечивал естественный полив самотёком. Но самое главное заключалось в том, что он аккумулировал звуки: весной - гудение пчёл и шмелей над цветущим садом, пение птиц; летом и до поздней осени - шорох листвы, мелодии дождя; зимой - шёпот снегопада. Все эти земные звуки усиливались, сливаясь в сладкозвучные мелодии. Плодовый сад получил название «поющих террас». Сад украшали скульптуры львов, выполненные русским Роденом С.Т. Коненковым, и водонапорная башня в готическом стиле. Ходили слухи, что при её строительстве Павел Иванович Харитоненко забраковывал всю партию, если из тысячи падающих с двухметровой высоты кирпичей разбивалось три. Кроме редкостной церквушки и плодового сада в усадьбе были красивые конюшни и манеж - Харитоненко любил лошадей и был отличным наездником. Он дарил своих великолепных скакунов, побеждавших на московских ипподромах, друзьям и знакомым.
Павел Харитоненко был талантлив во всём. Он и его супруга были страстными любителями русской живописи и никогда не жалели средств на приобретение картин. Они посещали выставки художников-передвижников и покупали их работы. В собраниях семьи были картины таких художников, как Лемох и Сомов, Поленов и братья Васнецовы, Суриков и Серов, Коровин и Кипренский, Шишкин и Верещагин, Репин и Айвазовский, Малявин и Врубель. Здесь находилась и самая полная коллекция работ Нестерова: «Тихая жизнь», «Молчание», «Осенний день», «Вечерний звон». Но жемчужиной собрания, вне всяких сомнений, являлось знаменитое полотно И. Крамского «Неизвестная». В собрании крупного сахарозаводчика была и богатейшая коллекция икон, считавшаяся третьей по значимости в России.
Павел Иванович Харитоненко предоставлял тишину и спокойствие своих имений художникам и музыкантам, писателям и актёрам, создавая им условия для творчества. В усадьбе Натальевка постоянно гостили писатель Антон Павлович Чехов и оперный певец Фёдор Шаляпин. Вот какую запись о семье Харитоненко оставил Чехов в своей записной книжке: "Хорошо, если бы каждый из нас после себя оставил школу, больницу, хотя бы колодец или что-нибудь вроде этого, чтобы жизнь не проходила и не уходила в вечность бесполезно". Павел Иванович Харитоненко одним из первых откликнулся на просьбу Владимира Ивановича Цветаева о помощи в строительстве и содержании музея изящных искусств.
Семья Харитоненко дружила с художником Нестеровым и часто бывала у него в гостях. Нестеров с теплотой отзывался об их семье: «Они были добры, внимательны к людям, тратили огромные деньги на свои Сумы, на десятки учреждений, ими созданных…». Он вспоминал, что «когда докладывали Павлу Ивановичу, что такой-то обобрал тебя на сто тысяч, то он благодушно отвечал: «С кого же и брать, как не с нас?!» Что тут еще скажешь…».
В имении же Юсуповых Архангельское чувствовался широкий размах старого барства, его тяготение к земным благам, его отчуждённость от окружающей суеты, его самовлюблённость, и над всем этим, словно венец, его тонкая эстетическая культура. Вот что писал о нём известный историк тех лет Н. М. Карамзин в книге «Путешествие вокруг Москвы»: «Русские чувствуют красоту природы, умеют даже украшать её. Например, село Архангельское в 18 верстах от Москвы вкусом и великолепием садов своих может удивить самого британского лорда; счастливое, редкое местоположение ещё возвышает красоту их».
Открытый дом Юсуповых приветливо встречал писателей и поэтов, художников и музыкантов; здесь часто обретали вдохновение и писатель Карамзин, и поэты Пушкин и Вяземский, художники Серов и Репин, Коровин и Бенуа, и многие другие. Имение Юсуповых не обходили стороной и важные царские особы: Александр I и Николай I, Александр II и Александр III. Не один раз удостаивал чести навещать гостеприимных хозяев Николай II.
Роду Юсуповых мы обязаны и за римский зал - один из самых богатых залов Румянцевского музея изящных искусств (ныне государственный музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина). Вот что было записано в дневнике Владимира Ивановича Цветаева 2 августа 1898 года: «Князь Юсупов приехав в августе в Москву, при первой же встрече со мною взял от имени княгини Зинаиды Николаевны зал стоимостью в 46 650 руб. Имя Юсуповское оправдано достойным образом».
Слушая рассказы Иванчихина, я поражался, насколько похожими в своих взглядах на жизнь были эти два просвещённых человека своего века - княгиня Зинаида Юсупова и крупный сахарозаводчик Павел Харитоненко. Они принадлежали к разным социальным группам: Юсуповы - к дворянству, господствующему сословию, а Харитоненко - к купечеству, которое, в отличие от дворянства и духовенства, не было привилегированным, на него распространялось «государево тягло» и все налоги и повинности. Во всём остальном они были схожи: оба получили блестящее светское образование, оба окружали себя интеллигенцией, оба горячо любили своё Отечество, покровительствовали художникам, музыкантам, писателям и актерам, давая им возможность творить. Люди разные, а дух один и тот же.
Надо отметить мужество этих просвещённых людей своего века в болезни.
Княгиня Зинаида Николаевна Юсупова в 23 года тяжело заболела, и помочь ей не могли лучшие врачи того времени. Но она в болезни не стала роптать на судьбу и не впала в отчаяние, а всецело покорилась Промыслу Божию. В одну из бессонных ночей она пожелала увидеть о. Иоанна Кронштадтского, вовсе не надеясь на чудо своего исцеления. Отец Иоанн, узнав о её болезни, тут же приехал, и она запомнила, как он молился. Через несколько дней он причастил княгиню Юсупову, и она впервые спокойно уснула, а проснувшись, почувствовала себя здоровой.
Павел Иванович Харитоненко, который в шесть раз увеличил состояние отца, в 62 года заболел чахоткой, неизлечимой в то время болезнью. Он так же, как и княгиня Зинаида Николаевна Юсупова, без всякого ропота на свою судьбу смиряется с тем, что происходит с ним, не впадает в отчаяние. По-прежнему на автомобиле объезжает он все свои имения, по-прежнему решает неотложные дела на своих передовых в то время производствах.
Почему болезнь случилась с ними на самом взлёте? Может, потому, что Бог, по словам святителя Феофана Затворника, иногда болезнью укрывает иных от беды, которой не миновать бы им, если бы они были здоровы.
Никто не вспомнит нынешних людей, наделённых богатством, но проживших свою жизнь ради забавных зрелищ и мимолётных удовольствий, ради закупленных по баснословной цене морских яхт и европейских футбольных клубов. Но останутся в веках имена меценатов, положивших свою жизнь на алтарь Отечества. Останутся художественные произведения и картины, потому что являются они услаждением вечным, отражая наше быстро ускользающее время.
Не отпускает меня извечный вопрос, которым задаются все неравнодушные люди: сумеем ли мы сохранить созданную нашими великодержавниками красоту родного Отечества, его бесценную душу?
… Боюсь я, боюсь я, как вольная сильная птица,
Разбить свои крылья и больше не видеть чудес!
Боюсь, что над нами не будет таинственной силы,
Что, выплыв на лодке, повсюду достану шестом,
Что, все понимая, без грусти пойду до могилы...
Отчизна и воля - останься, мое божество!
(Н. Рубцов)
Пётр Мальцев
В Самарском Епархиальном Церковно-историческом музее открылась выставка, посвященная 65-й годовщине Победы в Великой Отечественной войне.
5 апреля, в понедельник Светлой седмицы, епархиальный музей открыл военную выставку, посвященную вкладу Самарской епархии в дело победы над фашизмом. В представленной вниманию самарцев экспозиции - материалы о наших земляках, служителях церкви - священниках, монахах и мирянах - участниках Великой Отечественной войны. А также более тридцати рисунков и плакатов народного художника СССР и лауреата двух государственных премий, участника войны, Николая Николаевича Жукова.
Центральный зал Самарского Епархиального Церковно-исторического музея, располагающегося в здании Самарской Православной Духовной семинарии, не смог вместить всех желающих присутствовать на открытии - пожилых людей, видевших войну своими глазами, вездесущих журналистов, старающихся поймать интересный момент, и совсем юных посетителей: от девочек-школьниц до юношей-семинаристов. Выставка и впрямь получилась интересной. И очень светлой.
И трудно сказать, что здесь привлекало больше. Работы известного художника Николая Николаевича Жукова, прошедшего всю войну с карандашом в руках, делавшего все зарисовки с натуры, на передовой линии фронта? Или военные награды на скромных священнических рясах? Или - само ощущение Великой Победы, пришедшейся тоже на Светлую седмицу далекого уже 1945 года?
Открывал выставку Архиепископ Самарский и Сызранский Сергий.
- Именно вера всегда помогала перенести все испытания и невзгоды, победить врага, - подчеркнул в своем приветственном выступлении Владыка Сергий. - Безусловно, без обращения нашего народа во время войны к вере невозможно было бы победить фашистов. Атеистическая пропаганда не до конца разрушила то, что было заложено в народе нашими предками. И советское правительство тоже признало важную роль Церкви, поэтому были открыты храмы. Победа для меня - прежде всего, это чувство радости за наш народ, который победил. Поражаюсь мужеству и терпению наших людей, которые, несмотря ни на что, сохранили веру, любовь к Родине. Они - пример для молодого поколения. Мы должны о них помнить.
При входе в зал в глаза бросается выложенная четкими буковками на белой стене молитва о победе русского оружия, которая читалась за каждой Литургией в тяжелые военные годы. На стенах - рисунки и плакаты, многие из которых знакомы нам с детства, со страниц букварей и первых школьных учебников. Простые лица солдат, натруженные руки матери, закрывающие лицо в слезах, очень много детей. Разных - суровых подростков, идущих с завода, милых малышей, укутанных в мамины шали… Васильки в солдатском котелке… Все эти вещи были привезены из Москвы, из студии
Художника Жукова называли снайпером в рисунке. Его военные плакаты давно уже стали классикой жанра. С 1943 года Николай Николаевич возглавлял студию военных художников. Участники этой студии выезжали на фронт и там делали зарисовки. Рисовали все, что видели, работали на передовой. Сам он писал в любых условиях. Научился даже рисовать в морозы в варежках. Он любил людей, и главный герой его рисунков - это русский солдат, русская женщина-мать. Каждый рисунок - уникален. И каждый - дышит жизнью.
А рядом с рисунками - витрины, в которых собраны подлинные награды, вещи, фотографии наших земляков, прошедших фронт и посвятивших дальнейшую жизнь служению Церкви. «К сожалению, удалось найти не так много материала, - говорит директор музея Ольга Ивановна Радченко. - Но то, что мы нашли, способно рассказать многое о наших земляках. А наша с вами задача, задача всех современников, - не забывать о том времени, не забывать о тех людях, которые положили на алтарь Отечества свои жизни, свое здоровье, свое творчество, и передавать это последующим поколениям, для того, чтобы они знали, что Россия была, есть и будет».
Здесь представлены материалы о секретаре Куйбышевского Епархиального управления, а в последние годы жизни - старосте Вознесенского собора Самары Андрее Андреевиче Савине, который прошел всю войну и которого называли историей Самарской епархии.
Он был награжден орденом Славы III степени, медалями «За отвагу», орденом Красного знамени и другими.
Следующая витрина посвящена жизни и деятельности духовника Самарской епархии митрофорного протоиерея Иоанна Букоткина. Кавалер Ордена Славы, двух орденов Великой Отечественной войны, - отец Иоанн был известен тысячам самарцев как подвижник Православия, духовидец, старец, имеющий особый дар утешения. 8 мая этого года исполнится ровно десять лет со времени его кончины.
 |
|
Атака. 1944 г. |
Отдельная витрина посвящена монахине Лукине (Полищук), которая живет сейчас в богадельне при Вознесенском соборе в Самаре. Она прошла всю войну, окончила школу летчиков. Во время блокады Ленинграда ее с другими парашютистами несколько раз сбрасывали на лед Ладожского озера, чтобы они помогали переправлять помощь жителям блокадного города. Несколько раз приходилось приземляться прямо в воду. Двенадцать ее боевых подруг погибли там, а матушку Лукину, по ее собственному признанию, всегда спасала вера. О своем фронтовом пути она недавно подробно рассказала в газете «Благовест».
Выставка продлится до конца июня. Так что у каждого самарца есть возможность прикоснуться к подвигу своих земляков. Татьяна Горбачева 16.04.2010
"Что за страна! Как она всё и всех перемалывает, преображает, поглощает».
Из слова о России Великой княгини Александры Иосифовны
(жены Великого князя Константина Николаевича Романова)
Судя по всему, один из самых главных и острейших запросов современности - это межнациональный и межконфессиональный мир. В этом отношении у России огромный исторический и духовный опыт мирной жизни русских со своей большой многонациональной родней.
В основе мирного сосуществования многонациональной семьи лежала христианская идея, изложенная апостолом Павлом: для Христа не существует «ни иудея, ни эллина, ни раба, ни свободного, ни мужеского пола, ни женского». Потому и проблема национальности никогда не стояла в России и даже в паспорте, как хорошо известно, такой графы никогда не было. Имело значение только вероисповедание российского подданного. Поэтому ничего нет удивительного в том, что и в Российской Императорской Академии художеств (1757), а позже в Московском Училище живописи, ваяния и зодчества (1843) учились в разные годы обрусевшие французы (К.Брюллов и Н.Ге), немцы (В.И.Гау иВ.Г.Перов), армяне (И.Айвазовский и Мартирос Сарьян,), калмык Алексей Егоров и грек Архип Куинджи и др. Все они выросли на русской почве, в самобытной атмосфере Русского мира, на глубоком освоении основ и традиций русской культуры.
Многие иностранцы, приехавшие в Россию, настолько приобщались, проникались русской жизнью, что со временем начинали осознавать себя русскими, а некоторые даже принимали Православие. Но даже те, кто продолжал оставаться гражданином своей страны, тем не менее, начинали жить интересами России, внося свой, порой, значительный вклад в историю русского искусства.
Всего один пример. Огюст Монферан - автор Исаакиевского собора в Петербурге, узнав, что для его росписи император Николай 1 хочет пригласить иностранных живописцев, необычайно возмутился. Добившись аудиенции у Государя, начал с жаром доказывать: «Зачем НАМ иностранцы? - заявил Монферан, - когда у НАС свои есть!» «Кто, кто? - переспросил с улыбкой император. «Свои, русские!», - не задумываясь, с той же горячностью ответил француз Монферан. Благодаря его настойчивости, своим талантом украсили стены собора такие известные мастера, как В. К. Шебуев, Ф. А. Бруни, П. В. Басин и первый среди них - выдающийся русский художник К. П. Брюллов.
Его дальние предки были французскими гугенотами. Боясь преследования, бежали в Германию, там приняли лютеранство, а впоследствии переселились в Россию. Здесь их первоначальная фамилия Брюлелло видоизменилась на Брюлло, а затем и просто обрусела, приняв привычную у русских форму. Лютеранин, оставшийся верен вере своих отцов, Карл Брюллов и похоронен был в Италии по лютеранскому обряду. Но как много он сделал для прославления русского искусства.
Его знаменитая картина «Последний день Помпеи», представленная на выставке в Парижском Салоне, оставив далеко позади всех своих конкурентов, получила Гранд-при и Золотую медаль.
Именно Брюллов впервые не только в русском, но и мировом искусстве создает образ крушении языческого мира и нарождения мира нового - христианского. Историзм Брюллова проявляется и в том, что образы каждой из этих религий занимают в композиции свое, отведенное им историей место: отмирающее язычество - на дальних планах, а молодое христианство - на первом. Таким композиционным решением Брюллов мировоззренчески соединяется с Пушкиным, полностью разделяя его мысль, но по-своему ее воплощая: «В христианстве,… этой священной стихии, - писал поэт, - исчез и обновился мир». Символом такого религиозного обновления человеческого сознания и стала в картине фигура христианского священника. Мы узнаем в этом человеке служителя церкви не только по нагрудному кресту, но и тем предметам, которые художник вложил в его руки: потир и кадило. Это не просто церковная утварь, но храмовые святыни, без которых не может быть ни богослужения, ни тем более его таинства и святости. Один из символов каждения - благодатное дыхание Духа Святаго, объединяющего всех: прихожан и священство, ведомое Христом. Своим соборным значением кадило оказывается напрямую связанным с потиром - чашей, из которой христиане причащаются, индивидуально соединяясь с Богом не только духовно, но и телесно, а через Него со всеми людьми, как братьями и сестрами во Христе. Таким образом, художник, проповедуя идею христианского братолюбия, впервые раскрывает природу преображения любви душевной в свою духовную ипостась. Став выражением самых главных христианских ценностей, эта фигура вырастает в своем обобщении до собирательного образа Церкви Христовой. И именно сюда, в сторону священника, начинает разворачивать автор движение толпы бегущих, спасающихся людей. И тогда сама идея спасения обретает не только физический смысл, как спасение жизни, но и духовный, как спасение души. Сам того не подозревая, Брюллов вступил в своеобразную полемику со своими современниками. Они, хоть и по-разному оценивали свой век, но всегда с негативным оттенком. И если, в частности, Пушкин в «свой жестокий век восславил … свободу», то Брюллов «в нынешнее болезненное время», которое Митрополит Филарет считал похожим «на последнее», «восславил» Любовь. И ту, сердечную, которою держится этот мир, и ту, духовную, которою он спасается. Ничего подобного европейское искусство еще не знало. И потому неслучайно в Академии художеств на триумфальной встрече возвратившегося из-за границы Брюллова мэтр исторической живописи, тот самый калмык Алексей Егоров, у которого учился Брюллов, со слезами на глазах восторженно произнес: «Ты кистью Бога хвалишь, Карл Павлыч».
Сам же Алексей Егоров, принявший Православие, был человеком глубоко верующим и в своем творчестве больше всего внимания уделял религиозной живописи, хотя был и неплохим портретистом, умевшим привнести в произведение высокий, возвышенный настрой. Когда же его однажды спросили: почему у него так мало портретов, отвечал: «Я не пишу портреты людей. Я пишу портреты святых». Мы оставляем в стороне анализ этого высказывания. Важен в данном случае сам факт религиозной направленности искусства мастера, оказавшегося способным воспитать такого талантливого ученика.
Творчество и самого Егорова, и К.Брюллова не только не выпадает из контекста русского искусства, но является его естественным и последовательным развитием. Их предшественники - художники ХУШ в. и, прежде всего, исторические живописцы - представители ведущего жанра с самого начала проповедовали в своих произведениях идеи христианской любви, христианского братолюбия, торжества духовных сил над страстями человека. Именно тогда была восстановлена порушенная со времен Петра 1 духовная связь молодого, профессионального светского искусства с искусством русского средневековья. И на протяжении всего 19 в. отечественное искусство не изменяло своим духовным основам, своей онтологической природе.
Василий Перов, отец которого был обрусевшим немцем, вступал на самостоятельный творческий путь на рубеже 50-х - 60-х годов, в эпоху критического реализма, когда критике подвергалось всё: и прошлое, и настоящее, уклад, традиции, устои. А поскольку во главе угла проявления всех этих форм национальной жизни стояла церковь, то именно она и приняла на себя главный удар оппозиции. 20-летний Перов, у которого за душой еще ничего: ни сложившегося мировоззрения, ни жизненного и художественного опыта, оказался подвержен веяниям времени. И только во Франции, куда он был направлен на стажировку, как медалист Академии художеств, у молодого художника пробудилось как-то сразу, вдруг дремавшее подспудно осознание себя как человека русского. Именно там, вдали от России, русские корни Перова по материнской линии окончательно впитали и растворили в себе немецкую кровь его отца - барона Г.К.Криденера. Не исключено, что дьячок, у которого Перов получал свои первые школьные знания, стоявший у истоков формирования его личности, и заронил в его душу зерна, что, спустя много лет, только на чужбине, проросли осознанием собственной сопричастности своей стране и своему народу. Именно там, в Париже, он окончательно сформулировал понятие «бытовой жанр», как «отображение характера и нравственного образа жизни народа». Последователь идей Венецианова, создавшего в своем цикле «Времена года» духовный образ России, наследник «нравственно-критических сцен» П.Федотова, которые вызывали смех сквозь слезы, Перов первым начал говорить о невидимых миру слезах. В центре его художественного внимания не униженные и оскорбленные, а нравственный облик людей, пребывающих в унижении и оскорблении.
Именно Перов в картине «Проводы покойника» (1865) первым прикоснулся к самому сокровенному - к тому, что называют «тайной русской души». И всем образным строем своей картины раскрывает ее, как смиренное несение креста своего. Вот и вся тайна!
Именно Перов в полотне «Последний кабак у заставы» впервые в русском искусстве поставил и блистательно решил проблему нравственного выбора человеком своего жизненного пути: или к пагубе - к кабаку, или к спасению - к церкви. Переоценить вклад мастера в отечественное искусство трудно. Он - создатель психологического портрета, а вершиной его портретного искусства является духовный портрет, отображающий духовную сущность человека. В «Портрете Достоевского» художник идет за писателем, считавшем, что именно духовная сущность человека и определяет в портрете «главную идею лица». И потому неслучайно рождается у Перова мысль: «У счастья только один глаз на макушке, устремленный в Небо, где живет Бог».
В связи с этим совершенно естественно и даже закономерно обращение художника к религиозной живописи. В своей картине «Христос в Гефсиманском саду», сознательно отказав себе в использовании самого благодатного, самого выразительного элемента в психологической характеристике образа - лике Христа, Перов тем самым максимально суживает круг своих возможностей. Он оставляет в стороне философское осмысление внутреннего мира Христа. И тогда восприятие Его как человека, что было присуще Иванову, а затем станет характерным для Крамского, Ге, Поленова и др., отступает на второй план. И хотя человеческое естество Христа сохраняется, но приоритетной становится другая Его ипостась - Его Божественность. Так впервые не только в русском, но и европейском светском искусстве получила свое отображение двойственная природа Христа. И как последовательное развитие этой сакральной темы впервые именно в этой картине возникает образ пограничья между материей и духом, между небом и землей, между временем и вечностью.
Не выпадает из онтологической природы русского искусства и творчество Ивана Айвазовского - первого мариниста в отечественном искусстве. Его произведения, лишенные рассказа, повествовательности, очень динамичны, наполнены жизнью моря, состоянием бытия морской стихии. Айвазовский также не менял своей Григорианской веры, но точно так же, как и все академисты, прекрасно знал язык христианской символики. И так же, как они, умело пользуясь языком иносказания, проповедовал христианские идеи и ценности, свидетельствуя о том, насколько религиозное сознание художника, не исповедующего Православие, пропитано, пронизано духовным началом Русского мира.
Художник все чаще обращается к языку христианской символики, с помощью которой, особенно в картине «Волна» (1889, ГРМ), добивается необычайной духовной высоты.
Все огромное поле холста Айвазовский отдает морю, не оставив даже миллиметра для изображения неба. И тем самым художник снимает повествовательный характер в изображении разбушевавшегося моря, что засосало в образовавшуюся воронку целый корабль, грозя гибелью и той горсточке людей, что пытаются противостоять морской стихии. Но изображение надвигающейся из темени мощной волны, так сказать, крупным планом, заполнившим все художественное пространство картины, и наводит на мысль о ее религиозной основе. Ведь по христианской символике вода есть море житейское, т.е. мир наших страстей, обуревающих и наше сознание, и нашу душу. И так же, как эта морская воронка, втягивающих в себя, подавляя и губя их. Но прорвавшийся не весть откуда свет окружает воронку своей белизной, ассоциируясь по христианской символике со Светом Христовым, придающим силу в противостоянии морю житейскому, укрепляя в борении страстей и неся надежду на спасение. И тогда исполненный, на первый взгляд, трагизма сюжет, утрачивая свой житейский смысл, наполняется совсем другим содержанием, в основе которого оказывается евангельская идея спасения.
«Глубокомысленный грек», как Архипа Куинджи называл Крамской, родился и вырос на русской земле, жил и мыслил как православный человек и уже одним этим оказался приобщенным к тем духовным корням, тем живительным сокам, что питали и русскую душу, и русскую мысль, и русское искусство. Он был последователем Венецианова, в пейзажах которого созерцательность предстает уже не только как стихийное проявление ментальности народа, но прежде всего как особое, ОДУХОТВОРЕННОЕ состояние его души. Состояние, которое зарождается только в симфонии, только в единении человека и Бога, открывающего духовные очи, которыми созерцается окружающий мир как Божье творение. Особенность творчества Куинджи, произведениям которого свойственны одновременно и созерцательность, и целостность восприятия мира, его планетарный масштаб, определялась еще и тем, что, идя своим путем в искусстве, Куинджи, «непрестанно вырастал из рамок господствующей реалистической эстетики». Его «религиозная душа» протестовала против чисто мирского восприятия жизни, не позволяла ему цепляться, держаться за землю. Она же и продиктовала ему восходящую ритмику в его композициях, как подспорье для его взлета. «Он ведь…всю жизнь фактически «летал» - в своем творчестве - над просторами земными, по необозримым просторам небесным, которые передавал с такой любовью и мастерством». Отсюда это преобладание «небесных просторов» в его картинах, этот взгляд с небес и на «просторы земные». Отсюда это своеобразие, этот эпический размах его полотен, но и та особая атмосфера, царящая в них, - яркая, волшебная, одухотворенная.
Своеобразие искусства второй половины Х1Х в. определяет его исповедальный характер. Сама же высокая исповедальная нота впервые зазвучала в гениальном произведении А.Иванова «Явление Христа народу». Избрав для себя евангельский сюжет, художник, в отличие от своих предшественников, даже не пытается давать его толкование, а использует его как возможность выразить свои религиозные мысли, чувства, переживания. Причем, не по поводу сюжета, а привносит их в картину как откровение своей религиозной души. Именно поэтому исповедальная нота была услышана и воспринята художниками всех других жанров, т.е. обрела характер всеобщий, став одной из главных особенностей русского искусства этого времени.
Этот период в русском искусстве чрезвычайно сложный и противоречивый. Именно тогда поиску Бога в сердце своем, как и заповедал Господь, был противопоставлен поиск Его на путях просвещенного разума. Тогда же исповедально и обнажилась природа веры каждого: какого Христа исповедует человек - Богочеловеческое Христа или Его человекобожие. Лев Толстой, которого Николай Ге считал своим духовным наставником, писал тогда: «Если нет высшего разума (а его нет, и ничто доказать его не может), то разум есть творец жизни для меня». Но такой вывод не приносил ясности, а только еще больше заводил в тупик. В поисках выхода Толстой, а вслед за ним и вся расцерковленная интеллектуальная элита, стремился все же к такому пониманию, «чтобы всякое необъяснимое положение представлялось мне, - писал он, - как необходимость разума же, а не как обязательство поверить». На гуманистической почве мировидения, возделанной «научной наукой», как называл Толстой церковь, окончательно сложилось восприятие Николаем Ге Христа как Человека-Бога. Таким он и присутствует в картине «Что есть истина?». И хотя художник ставит своего героя вне мирского света, тем не менее, в нем нет той надмирности, что определяла не только телесную, но, прежде всего, духовную связь Спасителя с землей. Его герой предстает гонимым не за свое предвечное слово, осветившее мир светом божественной благодати и истины, а за убежденное инакомыслие. Такое же рациональное начало лежит и в основе образа язычника Пилата, за которым не только государственная и военная сила Рима, но и высокая античная культура с непререкаемым для него авторитетом великих мыслителей эпохи. В своих философских откровениях они воссоздали логически стройную и ясную картину мира. В умозрительных образах, рожденных аналитической мыслью, открывалась та самая истина, что высекалась, как искра на философском камне, освещая все вокруг своим немеркнущим светом разумного знания. Для просвещенного Пилата все прочее - суеверие и сектантство. Таким образом, и инакомыслие Христа, и просвещенный разум Пилата оказались у Ге уравнены самой своей рациональной основой. Тем самым художник, сам того не подозревая, обнажил нерв нравственного недуга, поставил точный диагноз своему агонизирующему времени: в свете разума Бога не видно! Его трудно найти на путях просвещенного разума, признающего только и исключительно рациональное, мирское знание.
Следствием такой природы религиозного мировидения стали образы демонов, появившиеся впервые в русском искусстве в творчестве М.А.Врубеля, начиная также с 1890 г., что свидетельствует не только о внутреннем разломе, но и духовном нестроении тогдашнего русского общества.
И как бы в противовес подобному развивается иная линия, представленная, в частности, творчеством И.Левитана. Он был учеником Саврасова, большого мастера, основателя пейзажного класса в Училище живописи, ваяния и зодчества. Впервые именно Саврасов наполнил пейзажные образы своими душевные переживания, что было воспринято не только как новизна в этом жанре, но и как его конечная цель. Именно Саврасов воссоздал в своих картинах русской природы образ-настроение, а позже, как свидетельство возросшего мастерства, - образ-состояние. И не раз напутствовал своих учеников словами: «Художник - тот же поэт».
Левитан, который, судя по последним исследованиям, принял даже Православие, оказался достойным учеником своего учителя. Он умел видеть поэзию в самом обыденном, повседневном. "Это - такой огромный, самобытный, оригинальный талант", - говорил о Левитане его друг Антон Чехов. Именно Левитану, шедшему путем, проложенным его учителем, принадлежит первенство в создании лирического пейзажа. Вбирая в себя художественный опыт своих предшественников, Левитан стал мастером пейзажа-картины, умеющего превратить простой мотив в типический образ России. Его широко известные картины: «Над вечным покоем», «Золотая осень», «Владимирка», «Вечерний звон» наполнены раздумьями художника о быстротечности времени, о людских судьбах, о преходящей и в то же время вечной красоте природы в любое время года, о благостном состоянии души, умиротворенной колокольным перезвоном, плывущим вслед облакам по предвечернему небу. «Я никогда еще не любил так природу, не был так чуток к ней, - писал Левитан, - никогда еще так сильно не чувствовал я это божественное нечто, разлитое во всем, …оно не поддается разуму, анализу, а постигается любовью. Без этого чувства не может быть истинный художник…».
Все те мастера, о которых мы успели рассказать, внесли свой, значительный вклад в сокровищницу отечественного искусства, неотъемлемой частью которого является творчество каждого из них. Несмотря на свою национальную и конфессиональную принадлежность, они все считали себя русскими и несли свое творчество на алтарь искусства России, которой служили искренно, преданно и с любовью.
Марина Петрова, научный сотруник Государственной Третьяковской галереи
